Бакстер пытался держаться к ней поближе, неуютно чувствуя себя среди такой музыки. Его вкусы больше склонялись в сторону стиля кей-поп
[17].
Рекс прошел вдоль изогнутой стойки бара к ряду кабинок. Затем он остановился и крикнул Клемми, чтобы перекрыть рев музыки:
– Жди здесь!
Сделав пару шагов, он растворился в толпе.
Бакстер с хмурым видом огляделся по сторонам и остановил взгляд на баре.
– Нам нужно выпить.
Клемми приходилось напрягаться, чтобы слышать его слова, хотя он стоял в каких-то дюймах он нее.
Она покачала головой:
– Здесь крипто не принимают. – В барах такое встречалось крайне редко. – Ты вообще доверяешь Рексу?
Ей пришлось повторять свой вопрос во всю мощь своих легких.
– Думаю, да! Он, конечно, полный кретин, но Анне нравится.
Клемми обвела глазами толпу. Покинув гараж, они спустились в метро на станции Бермондси и проехали три остановки без всяких приключений. Тем не менее она была убеждена, что их будут останавливать на каждом углу.
– Конкретно нас никто не ищет, – напомнил ей Бакстер.
– Это официально не ищут.
В метро она заметила Рексу, что хорошо бы ему самому заплатить за проезд, чтобы их нельзя было идентифицировать по покупке билета. Во время этого путешествия Рекс уже почти не спорил с ними, стремясь вовремя попасть в клуб.
Они ждали у барной стойки, но у официантов и так голова шла кругом от обслуживания такого наплыва людей, так что они не обращали на них никакого внимания. Клемми заметила одного здоровенного вышибалу, который присматривался к ней, однако тот сразу же отвел глаза в сторону, как только она бросила на него сердитый взгляд.
Бакстер, должно быть, почувствовал ее нервозность.
– Расслабься. Рекс слишком много потеряет, если решится нас сдать.
Но Клемми показалось, что она заметила тень сомнения на его лице – или во всем виноваты вспышки стробоскопа?
– Нас – возможно. Но что насчет Тео?
Ей не нравилось, что пришлось оставить его одного с Милтоном, но риск, что его опознают, был слишком велик. Хотя, учитывая, что все посетители здесь не носили ригов, наверное, это было единственное место, где он мог сохранить анонимность и чувствовать себя спокойно.
Рекс появился через несколько минут и махнул им рукой, приглашая следовать за собой:
– Пойдемте.
Обойдя танцпол, он повел их между рядами кабинок. Одна из них, самая большая, располагалась возле стены, и отсюда весь клуб просматривался лучше всего. Посередине на помосте из черненого хрома восседала женщина чуть постарше Рекса. Кресло-каталка, на котором она сидела, сливалось с диванчиками в кабинке. На голове у нее была густая копна белых волос, а благодаря алебастровой коже ее пухлые кроваво-красные губы выглядели особенно эффектно и соблазнительно. Весь ее облик излучал какую-то неземную таинственную красоту. Руки ее лежали на столе рядом с бутылкой темного пива «Фуллерс Лондон Портер». Она не шевелилась, но следила за вновь прибывшими своими пронзительно-синими глазами.
По бокам от нее расположились три гота неопределенного пола с идеально татуированным макияжем, который подчеркивался вкраплением под кожу переплетающихся медных и серебряных нитей. У одного из них белки глаз были синими, а другой носил контактные линзы, которые постоянно меняли цвет, перебирая весь спектр.
– Кларион, это те двое, которые хотели бы купить…
Последние два слова Рекс проорал уже во внезапно наступившей тишине. На миг Клемми подумала, что это просто смолкла музыка, однако, быстро обернувшись, она убедилась, что танцующие все так же продолжают отплясывать по всей площадке.
Клемми показала пальцем в потолок:
– Что это? Противошумный конус? Немного хлопотно, конечно, но все-таки приятно не слышать больше этот дабстеп. – Кларион смотрела на нее молча, ничего не комментируя, но Клемми уже решила, что будь она проклята, если позволит себя запугать. – Значит, вы хотите продать мне став? Мне нужен час. – Клемми слегка склонила голову набок с хорошо отрепетированным выражением полного равнодушия на лице. – Или вы просто попусту тратите мое время?
Кларион потянулась за своим пивом. Медленно сделав большой глоток, она поднесла бутылку к глазам, как будто хотела что-то разглядеть сквозь коричневое стекло.
– Почему такая девушка, как вы, желает провести больше времени в этой чертовой дыре?
Она поставила бутылку обратно, а затем оперлась своим точеным подбородком на пальцы поставленной на локоть руки.
– Я не рассказываю о своих мотивах. – Клемми бросила на Кларион свой лучший дерзкий взгляд. – К тому же кое-кто считает, что будущее именно за СПЕЙСом, а не за какими-то клубами в полуподвалах. – Она жестом показала вокруг.
Кларион прищурила один глаз.
– Я раньше тоже думала, как вы. И проводила там все свое время, прожигая жизнь.
Когда она заговорила, Клемми с Бакстером оторопели, но постарались не подавать виду. Половина рта Кларион вообще не двигалась; только сейчас они сообразили, что, когда она заговорила в первый раз, она специально прикрывала половину лица бутылкой. Потому что та, за исключением глаза, была парализована. Любое движение здоровой половины лица натягивало кожу на атрофированных мышцах с другой стороны. Это разбивало вдребезги всю иллюзию красоты, а в мерцающих в темноте вспышках света неподвижная маска выглядела зловеще и чем-то напоминала череп.
Кларион показала одной рукой на свое лицо, и Клемми догадалась, что вторая рука у нее тоже не двигается.
– Вот что делает сдвиг по фазе со здоровым мозгом. Я оставалась там слишком долго и в итоге перенесла обширный инсульт, когда мне было не намного больше, чем вам сейчас. Это сожгло нервные окончания в половине моего тела. И украло мое будущее, приведя меня сюда. – Она постучала по сенсорной панели управления своего инвалидного кресла полированным ногтем с черным маникюром. – Но хуже физических страданий было вот это. – Она провела пальцами по своим белоснежным волосам. – Они защитили меня, и некоторые из моих зеркальный нейронов не пострадали. По выражению ваших лиц я вижу, что это вам ни о чем не говорит. А должно было бы.
Клемми искоса взглянула на Бакстера, который заинтригованно смотрел на Кларион во все глаза.
– Эти нейроны помогают нам интерпретировать поведение окружающих. Я всегда хорошо умела читать людей. – Она коротко и невесело усмехнулась. – А еще они контролируют наши эмоциональные состояния – такие как сочувствие, например. – Взгляд ее упал на риг, висевший у Клемми на поясе. – Эти короны лжи используют те же самые нейроны для передачи эмоциональной обратной связи. Поэтому я теперь ничего не чувствую ни вверху, ни внизу. – Она постучала по столу. – Каждый раз, когда вы возноситесь, цепочки жизненно важных нейронов понемногу теряют свою чувствительность. А теперь вообразите себе будущее, общество таких же ущербных калек, вроде меня, лишенных сопереживания и прочих эмоций. Полная противоположность обществу заботы и внимания, которое обещал нам Джеймс Левински. – Для выразительности она похлопала ладонью по креслу-каталке.
