— Может быть, — кивнул я, — Ты, Олег, сейчас так красиво о нашей дружбе пел. Хотя мы с тобой раньше этого вопроса и не касались…
— Поводов не было, — перебил он, пытаясь втереть в пепельницу сигаретный фильтр.
— Зато теперь есть, — жестко ответил я. — Почему же ты, друг, не предупредил меня сразу, что Богданов жив-здоров? Молчишь? И кто, черт возьми, позволил вам прилепить мне эту идиотскую кличку — Айболит?! — рявкнул я, вспомнив вдруг о еще одной кровной обиде, нанесенной мне тандемом Богданов — Горенец.
— Ну… Ты это…— засмущался Горенец, — Ты ж сам понимаешь, я не мог тебе это сказать… Да и ты бы отказался нам помочь, если б знал все с самого начала!
— Естественно, — подтвердил я.
— Вот нам и пришлось… э-э-э, ввести тебя в заблуждение. — Он даже заулыбался, подобрав, наконец, нужную фразу, видимо, очень довольный своим ораторским талантом. — Ничего обидного здесь нет.
— Угу, — откликнулся я, решив закончить на этой веселой ноте совершенно бесперспективный разговор двух друзей, теперь уже бывших. — Передавай привет и наилучшие пожелания своему боссу. А заодно и его обворожительной дочурке.
Олег с минуту изучал меня тяжелым взглядом, потом хмыкнул и направился к двери. У самого порога он вдруг засопел и выдавил из себя:
— Да… Ты того, Саня… Если будут проблемы… Ты, в общем, обращайся, лады? Я-то, сам знаешь, всегда…
— Обязательно, Одежка, — заверил я, отводя глаза в сторону. Оба мы прекрасно понимали в этот момент, что в дальнейшем каждый из нас будет решать свои проблемы самостоятельно. — Удачи тебе.
— Удачи, брат, — Он хмуро улыбнулся и исчез из моей квартиры.
А может, и из моей жизни, подумалось мне. Я сунул в рот сигарету и, забыв прикурить, принялся бесцельно слоняться по пустому жилищу. В голове мельтешили прописные истины о том, что к темным делам Богданова лучше не иметь никакого отношения; что мне, врачу, не место в городском криминале; что, наконец, годы берут свое и давно пора начать жить спокойно, не рискуя головой ради очередной дозы адреналина… Несмотря на правильность этих мыслей, на душе было пакостно. Сумка с деньгами, так и оставшаяся лежать на полу, лишь усугубила это ощущение. Дернув за «молнию», я без особого интереса оглядел перетянутые разноцветными резинками пачки долларов. Потом застегнул баул и сунул его на антресоли. Я знал цену деньгам, как знал и то, что они не смогут помочь мне избавиться от мерзкого чувства потери чего-то очень важного, гораздо более стоящего, чем зеленые бумажки с портретами американских президентов.
Вопреки этому чувству, а может, и благодаря ему, следующие несколько месяцев я, стиснув зубы, жил пресной жизнью законопослушного гражданина, который не ищет неприятностей на свою голову. Я перестал опаздывать на работу, не забывал вовремя пополнить запасы провизии в холодильнике и перед сном старательно таращился в телевизор, с отсутствующим видом поглощая бесконечные сериалы и боевики. От полного отупения меня спасали лишь ежедневные тренировки. Старенький спортзал неподалеку от дома, в котором прошли мои детские годы, давно уже перестал быть просто спортзалом. Собственно говоря, правильней было бы называть его теперь развлекательным комплексом с сауной, рестораном и небольшим помещением для разминки мышц состоятельных горожан. Но мне хватало и этого загроможденного модными тренажерами зальчика. Главное, что там по-прежнему висели боксерские мешки и груши, а отгороженный канатами ринг все еще возвышался на небольшом помосте. Там-то я и пропадал вечерами, остервенело колотя по мешку и отводя душу в спаррингах с такими же, как и я, взмокшими любителями здорового образа жизни. Дождавшись, когда свинцовая усталость навалится на перегруженные мышцы, и ноги начнут мелко подрагивать в коленях, я удовлетворенно выползал из зала и шел домой, стараясь ни о чем не думать. Я уверял себя, что живу полноценной, а главное, интересной жизнью. Но то ли аутотренинг срабатывал плохо, то ли однообразие будней испортило мой характер, но я все больше мрачнел, стал неразговорчивым типом, брюзжащим по пустякам. Поэтому, когда через пару месяцев я обнаружил в зеркале самого себя, но в далекой молодости, поджарого, осунувшегося, без ставших уже привычными мешков под глазами, то не ощутил абсолютно никакого удовлетворения. Мне уже было все равно.
Так длилось до тех пор, пока однажды я с ужасом не задумался о смысле жизни. Всем известно, что размышления еще никого до добра не довели. Надо что-то срочно делать, решил я, лихорадочно перебирая в голове различные варианты и пытаясь выбрать наиболее пристойный из них. Больше всего мне понравилась идея совершить путешествие. Тем паче, что богдановские деньги позволяли мне сунуть нос в самые отдаленные уголки земного шара. Поначалу, правда, я отнесся к этой идее скептически. Воображение тут же нарисовало мрачными красками душещипательную картину: ползу наперегонки с верблюдом по бесчисленным барханам Сахары в поисках воды. Картина заставила меня содрогнуться и упрекнуть свое воображение в излишнем пессимизме. Ведь кроме Сахары на свете есть еще куча мест, которые стоит посетить, не рискуя при этом лишиться благ цивилизации. Кисло морщась, я расписывал сам себе красоты тропических курортов и прелесть пыльных руин средневековых замков в Европе, по которым мне предстоит, чертыхаясь на все лады, карабкаться вслед за неугомонным гидом в окружении ахающих и охающих любителей старины.
Все вышеперечисленное меня совершенно не вдохновляло. С самого начала я точно знал, что для меня на свете есть лишь одно место, которое по-настоящему хочется увидеть. У каждого есть такой уголок Земли; мы мечтаем о нем в детстве, а потом вырастаем и забываем в повседневной суете. А зря, наверное. Мечты ведь для того и существуют, чтобы сбываться, рано или поздно. Для меня таким уголком была Япония. Загадочная страна, родина кодекса «Бусидо»
[1] и смешливых гейш, жестоких понятий о мужской чести; страна чайных церемоний и поэзии, наполненной тонкой грустью. Сложно объяснить, почему в детстве я мечтал именно о ней, этой крошечной гряде островов, затерянных в Тихом океане. Зато сейчас мне было интересно посмотреть на колыбель нации, сумевшей на долгие века отгородиться от всего мира и выработать собственную философию. А заодно, если повезет, своими глазами увидеть, как цветет сакура
[2], окрашивая все вокруг в нежно-розовые тона. На дворе стоял март, и, по моим расчетам, следовало поторопиться, чтобы не пропустить это зрелище.
Я активно взялся за дело, и через три недели являлся счастливым обладателем гостевой визы, билета до Токио и отпуска по семейным обстоятельствам, выпрошенного на работе путем невероятных ухищрений. Версию о неожиданно захворавшей тетушке, проживающей почему-то в Японии, начальство проглотило с большим недоверием.
Видимо, я задумался, потому что стоящий сзади солидный гражданин в очках с позолоченной оправой нетерпеливо толкнул меня в спину упругим шаром живота и раздраженно поинтересовался:
