— Постой-ка, — попросил я заправщика, видя, что он с большим воодушевлением отнесся к возможности оказать медицинскую помощь и норовит засунуть мне в рот какую-то резиновую трубку, — Уйди, ради Христа, Гиппократ бензиновый! — гаркнул я, когда трубка уже почти достигла моей гортани. Японец вздрогнул и отскочил назад, опасливо глядя на меня, — Телефон! Мне нужен телефон!! — принялся объяснять я, размахивая руками, — И не вздумай даже близко подходить ко мне со своим дурацким чемоданчиком, понял?
Японец, сразу потеряв ко мне всякий интерес, указал в угол комнаты, где висел телефон, и принялся убирать обратно в чемодан резиновую трубку, лелея, видимо, в душе надежду применить ее на ком-нибудь другом.
— Не переживай, дружище, — приободрил его я, роясь в телефонном справочнике. — Хватит еще на твой век пострадавших… Так, отель «Мисумо»… Алло! — заорал я в трубку, заслышав на том конце провода приятный девичий голосок. — Барышня, вы по-английски спик?
— Спик, — хмыкнув, ответили мне — По-русски, кстати, тоже. Отель «Мисумо», чем можем быть вам полезны?
— Надо же, — удивился я, — японка, и так шпарит по-русски.
— Милый, ты что, с Луны свалился? — сфамильярничала «барышня». — Я — русская, как ты. В отеле вся обслуга подобрана из наших.
— Вот оно что, — протянул я. — А зачем?
— Точно, с Луны, — поставила она окончательный диагноз. — Нам платить можно меньше, чем японцам, усек? И хозяину выгодно, и нам, потому что дома таких денег не заработать. Какие проблемы? — перешла она на деловой тон.
— Мне б с Зимой переговорить, — скромно попросил я, глядя себе под ноги. Там натекла уже изрядная лужа талой воды, струящейся с моей одежды.
— С кем? — переспросила девушка, жалея уже, видимо, о своей фамильярности, допущенной в разговоре со мной, — Извините, а почему бы вам не перезвонить ему на мобильный?
— Потому что, милая моя, — усмехнулся я, — у меня нет на это времени. Да и особого желания тоже. Так что слушай и запоминай, что ты должна будешь ему передать. Готова?
— Да, — пискнула она, — готова.
— Во-первых, скажи, что шутка, которую он хотел отмочить с Кинаем, не прошла. А во-вторых, сообщи ему, пожалуйста, что теперь Кинай сам хочет пошутить с ним подобным образом. Запомнила?
— Ага, — ответила она и робко поинтересовалась: — А кто это говорит?
— Доброжелатель, — ответил я голосом отца Гамлета, вылезшего из-под могильной плиты побродить по весенней распутице и решившего между делом звякнуть в отель «Мисумо».
— Ясно, — прошептала девушка. Перспектива быть замешанной в дела Зимы ей явно не улыбалась.
— Вот и ладненько, — сказал я и положил трубку.
Японец-заправщик суетился на улице возле микроавтобуса, умудряясь одновременно заливать в бак бензин и проверять давление в шинах. Махнув ему на прощание, я вялой трусцой двинулся обратно к дому, размышляя, что бы соврать в свое оправдание, если мое отсутствие будет замечено. Представив, какой переполох может из-за этого подняться, я поморщился. Вряд ли удастся отделаться обычными отговорками вроде «вышел подышать свежим воздухом». Так ничего и не придумав, я снова перебрался через хрупкую изгородь, развалив ее в этот раз в другом месте, и принялся плутать под стенами дома, отыскивая свое окно. Сначала я попытался сориентироваться по своим следам, оставленным ранее, но вскоре забросил эту затею. Снег валил теперь сплошной стеной, на глазах выравнивая окружающий пейзаж и закрашивая его в молочно-белый цвет. Черт, подумал я, задирая голову и разглядывая окна на втором этаже. Какое же из них мое? Вообще-то мое должно быть приоткрыто, но различить в снежном вихре такие тонкости было сложно.
Рядом кто-то звонко чихнул. Подскочив на месте, я нервно огляделся, но вокруг никого не было видно. Послышалось, решил я, подходя к стене и выискивая, за что бы уцепиться. Входить в дом через дверь мне по-прежнему не хотелось. Вдруг его обитатели, устав от разных бандитских дел, спят уже мертвым сном, а я их разбужу своим стуком? Нет, врожденная вежливость не позволяла мне поступить так и настойчиво призвала штурмовать скользкую стену, рискуя при этом свалиться и сломать себе шею.
В шаге от меня опять кто-то чихнул. Причем чихал он теперь часто, какими-то пулеметными очередями, и явно не один. Да их тут штук десять, не меньше, определил я, различив у своих ног мелькание миниатюрных теней. Одна из них, метнувшись вперед, прокусила мне штанину и отскочила назад, злобно рыча.
— Мать твою! — вскрикнул я, в ужасе карабкаясь на стену, — Что за страна, прости Господи! Развели тут каких-то сторожевых крыс, научили их гавкать, и теперь нормальным людям прохода нет! Пошла прочь, проклятущая!
Отчаянно дергая ногой, я с трудом стряхнул малюсенькую собачонку, повисшую, словно пиявка, на моих джинсах, и деловито принялся карабкаться вверх, не замечая больше со страху ни гладкости стены, ни холодного ветра, скрючивающего пальцы. Откровенно говоря, терпеть не могу, когда меня кусают за ноги. Отыскав свое окно, я нырнул внутрь, сорвал с себя мокрую одежду и, стуча зубами, забрался под горячий душ. Минуту спустя послышался шум шагов, и в комнату кто-то вошел.
— Эй, братан, ты на месте? — послышался голос Кащея. Судя по распиравшей его энергии, Эдик успел уже забить в свой костлявый нос очередную порцию белого порошка.
— Куда ж я денусь? — проворчал я в ответ, ежась под тугими струями воды, — Что-нибудь случилось?
— Да собаки во дворе нервничают, — сообщил он. — Ты хоть выйди, покажись, что ли, а то говорим как-то не по-людски.
Ага, смекнул я, видимо, Стриж уже провел работу с местной братвой, расписав меня самыми черными красками, и теперь Эдик хочет удостовериться, что в душевой действительно я. Отодвинув стеклянную ширму, я появился перед Кащеем, растираясь полотенцем и недовольно ворча:
— Подумаешь, собаки разгавкались, велика беда. Я-то здесь при чем? Может, прошел кто мимо, вот они и завелись.
— Да нет, брат, просто так они не заводятся, — покачал головой Кащей, глядя на меня блестящими пустыми глазами, — Эти мопсы на япошек почему-то не лают, только на русских. Вот твари, представляешь? Маленькие, а злющие! Меняя одна за палец на днях тяпнула, так я…
— Надо же, — вклинился я, надеясь прервать поток его красноречия и выпроводить вон. Кашей мне сильно мешал. Дело в том, что по логике вещей, вытеревшись, я должен был одеться; но выставлять напоказ свою мокрую одежду мне страх как не хотелось. У Эдика неизбежно появятся ненужные вопросы, а ответить на них убедительно я не смогу. — И дальше что?
— Как что? — удивился он. — До крови чуть не прокусила, поганка, вот! — Эдик поднес к моему лицу палец с массивной печаткой, на которой запечатлелись следы собачьих зубов. — Но не на того, подлая, нарвалась, — захихикал Кащей, сам, видимо, удивляясь своей везучести и предлагая мне разделить с ним восторг по этому поводу. — Зубы едва об «болт» не обломала, прикинь?
— Прикинул. — без тени улыбки ответил я, ненавязчиво подталкивая его к выходу, — Я здесь при чем?
