— А чего тебе мои руки? — удивился Стриж. — Стрелять-то все равно будет Айболит, он у нас нынче профессионал в этом вопросе. Надо же, столько лет под доктора маскировался. — Он покачал головой, вставая из-за стола и пытаясь незаметно прихватить с собой бутылку «Хеннесси», — Вот и пойди разбери, кто он на самом деле — врач или душегуб? Хотя, по-моему, один черт, — пьяновато заявил он и удалился из гостиной.
— Ты и в самом деле врач? — удивился Палыч.
— Ага. — засмеялся я. — В свободное от основной работы время.
— Ну ты, блин, даешь, — восхитился Кащей моей многопрофильности — Одной рукой, значит, лечишь, а другой — того…
— Хватит болтать. — оборвал его Палыч. — Все, я сказал, пора отдыхать. Чего еще не ясно?
— Все ясно, — забормотал Эдик, протискиваясь мимо Палыча и спеша к выходу из гостиной. — Абсолютно все, Палыч.
— Иди и ты, Саня, — посоветовал мне седой, — А я еще посижу, подумаю.
Я молча покинул комнату и принялся подниматься по лестнице, размышляя о том, что Палыч верно подметил причину болезненной честности японцев. Страх потерять лицо, опозорить имя предков для них пуще смерти. Да и вообще, смерть, по-моему, не очень пугает их. Может, поэтому они и являются нацией долгожителей, что не боятся? Хорошо бы и мне не испугаться завтра, когда Палыч потребует ответить за сорванное покушение. То, что стрелять я буду в воздух, а не в Зиму, это точно. Сделать из себя наемного убийцу я не мог позволить ни Палычу, ни Кинаю. Потому что для меня это означало бы потерять лицо, а в данном вопросе я принципиален, словно коренной уроженец Японских островов.
Глава 8
«ПРОМАШЕК БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО»
Порт приморского городка Отару жил своей привычной жизнью, швартуя суда, неторопливо кивая стрелами кранов, гудя моторами мощных грузовых машин и перекликаясь резкими голосами рабочих, снующих, словно муравьи, среди огромных кораблей. Контора порта на фоне слаженно работающих докеров казалась местом шумным, суетливым и здорово смахивала на Вавилон, до которого еще не успела добраться рука все карающего Господа. Во всяком случае, ее посетители без труда понимали друг друга, мешая в кучу английские, японские, немецкие, русские слова, неожиданно переходя на французский или корейский, а в особо трудных случаях перескакивая на международный язык жестов и цифр, улыбок и рукопожатий.
Наше появление в этой теплой компании рыбаков и торговцев подержанной автотехникой, моряков и портовых жуликов прошло практически не замеченным. Говоря о нас, я подразумеваю Ленчика с Кащеем, Палыча, одетого в вызывающе дорогой костям, Стрижа и, естественно, себя. Собравшись ранним утром в гостиной и обсудив в последний раз план ликвидации Зимы, мы решили поступить следующим образом. Я, по замыслу Палыча, должен был работать «номером первым», окопавшись на крыше конторы. Для прикрытия тылов мне придавался Ленчик, которого обязали не пускать на крышу никого, даже японского императора, вздумай тот прогуляться по ней. Стрижу, как человеку, страдающему полным отсутствием воображения, и непригодному посему для творческой работы, доверено быть «номером два», ему вручили сумку с упакованным в ней «калашом» и приказали, в случае, если я облажаюсь, покрошить Зиму вместе с его охраной в мелкую стружку. Мозговым центром для руководства мощным, но глупым Стрижом Палыч определил Эдика Кащея, которому так же достался «калаш» и пара обойм. Обкуренный до изумления «мозговой центр» заважничал и на радостях чуть не перестрелял нас прямо в гостиной, демонстрируя, как ловко он умеет обращаться с оружием. После этой выходки обоймы у Кащея на всякий случай изъяли; и, присев на дорожку, мы помчались на двух машинах в Отару.
Поднявшись на лифте на последний этаж конторы, я двинулся вслед за Ленчиком, который уверенно ориентировался в лабиринте ярко освещенных коридоров. Нырнув в очередной закуток, мы оказались в тесном тамбуре, на дверях которого была выведена надпись на нескольких языках, запрещающая вход. На русском она была написана почему-то особенно крупными буквами. Наивные японцы, видимо, понятия не имели, что подобные надписи на моих соотечественников действуют, что красная тряпка на быка. Отказать себе в удовольствии нарушить такой запрет мог лишь абсолютно незрячий россиянин. Или не умеющий читать.
Ленчик, во всяком случае, видел прекрасно и читать, рискну предположить, тоже умел. Поэтому он без колебаний принялся ковыряться в замке, бормоча что-то сквозь зубы в адрес не очень умных, на его взгляд, японцев, которым никак не надоест чинить регулярно ломаемый им замок. Замок щелкнул, и дверь отворилась, и я увидел короткую лесенку, ведущую на крышу. Взбежав по ней, мы оказались на большой асфальтированной площадке, обнесенной невысоким, по колено, парапетом и с намалеванной в центре красной буквой «H»
[8].
— Это у них мода такая, на крышах вертолетные площадки оборудовать, — пояснил Ленчик в ответ на мой удивленный взгляд. — На случай разных катаклизмов. Ладно, Саня, ты пока тут обживайся, а я на стреме побуду, в тамбуре. Если что пойдет не по-нашему, я тебе маякну, лады?
— Лады, — кивнул я, скидывая с плеча сумку с заботливо уложенными в ней частями винтовки, которые мне предстояло сейчас собрать воедино.
Времени для этого было достаточно, поэтому, оставив сумку, я подошел к парапету, оглядывая раскинувшееся подо мною пространство. Ворота порта были видны отсюда как на ладони. Я вдохнул полной грудью пронизывающий северный ветер, бьющий в лицо резкими порывами, с наслаждением ощутил запах сырого морского воздуха, соли и бешеных денег, заставляющий сердце биться быстрее, разгоняя по сосудам застоявшуюся кровь. Постояв так немного, я выбрал место и, удобно устроившись за парапетом, принялся собирать винтовку. До прибытия Зимы, по информации Палыча, оставались считанные минуты. Откуда у седого взялась такая информация, я уточнять не стал. Без лишних слов было понятно, что кинаевцы перекупили кого-то из москвичей, а кого именно, мне было все равно. Поднеся к уху запищавший мобильник, выданный мне вместе с винтовкой, я сказал:
— Слушаю.
— Саня, у тебя как? Все готово? — В голосе Палыча ощущалось волнение.
— Конечно. — откликнулся я, следя за полетом чайки, заложившей крутой вираж в нескольких метрах от меня. — А у вас что?
— Порядок. Зима подъезжает к воротам. Все, готовность номер один, Саня. Давай, браток, не подкачай, — попросил он и отключился.
— О чем разговор, дружище, — пробормотал я, убирая трубку в карман и прикидывая, какую фару навороченного «лэнда», появившегося в воротах порта, правую или левую, следует разнести первым выстрелом.
Остановив свой выбор на правой, я потер озябшие пальцы и припал к оптике, выжидая, когда откроются двери джипа и Зима появится наружу. Но московский авторитет не спешил покидать свое тонированное убежище. Сначала из автобуса, следовавшего за кортежем джипов Зимы, посыпались желтолицые люди, одетые в одинаковую темно-синюю форму, и разбежались во все стороны, внимательно обследуя окружающее пространство. Часть из них быстро двинулась в сторону конторы, скользнув под козырек входа. Двери двух других машин, сопровождавших джип Зимы, тоже захлопали, и из них появились, потягиваясь и зевая, дюжие русские парни. Оставив в покое фары «лэндкрузера» я сосредоточил внимание на зажигалке в руке одного из «братков», поднесенной к длинной белой сигарете. Если смогу выбить ее с первого выстрела, загадал я, сдерживая дыхание и мягко начиная нажимать на спуск, то выпутаюсь из этой передряги. А если нет…
