— Думаю, да, — ответил я, — особенно, если я появлюсь перед ним с докладом о том, что все прошло удачно. Он вроде бы тип с понятиями и слово должен держать… Но ведь нам придется убить твоего благодетеля, ты это понимаешь?!
— Получив документы, ты тут же отправишься в Токио и первым самолетом покинешь Японию, — будто не слыша меня, продолжала Ксения. — Деньги на билет, надеюсь, у тебя есть?
— У меня и билет есть, — пробормотал я. — с открытой датой вылета. Ноты не ответила на мой вопрос. Как…
— Тебя это не касается, — поморщилась она. — Естественно, что я немедленно сообщу клану Сакато о готовящемся покушении. Я слишком многим обязана им, чтобы поступить иначе. А в лимузине, думаю, будет сидеть отнюдь не дядя Хэйрохито.
— А кто? — обомлел я.
— Кто-нибудь из его окружения, набравший в последнее время слишком много штрафных очков, — улыбку на ее губах никак нельзя было назвать доброй. — Документы, само собой, тоже будут фальшивкой. Кинай вляпается с ними в такую историю, что и подумать страшно… Ну вот вроде бы все, — вздохнула она, — А ты уезжай, Саша, и лучше не возвращайся сюда. Никогда, потому что клан Сакато не забывает обид даже через сотни лет, — печально добавила она, опуская глаза.
— Но тогда почему ты с ними? — взорвался я, — Почему?! Я две недели здесь, и еще ни от кого не слышал доброго слова о старике Сакато, его предках и потомках! Самые разные люди, не сговариваясь, твердят одно и то же: Сакато — негодяй, каких мало на этой земле!
— Замолчи! — крикнула Ксения. — Мне плевать на то, что говорит кто-то! Это их проблемы, понял, ты, убийца-чистоплюй! Я уже давно не делю людей на хороших и плохих, если хочешь знать! Для меня есть свои и есть чужие, и свои правы всегда, даже тогда, когда они не правы! Эти «кто-то», осуждающие дядю Хэйрохито, они что, помогли мне, когда жизнь поставила меня на карачки?! Молчишь?! Отворачиваешься?! Уходи, — вдруг обессиленно произнесла она, поворачиваясь ко мне спиной. — Уходи, я больше не хочу тебя видеть. Ну?!
Я вздрогнул и принялся торопливо натягивать одежду. Потом, задержавшись на пороге, черкнул на листе бумаги свой телефон в России и крупно приписал: «Прости. Целую. Позвони. Саша», после чего тихонько выскользнул из номера. Почему-то у меня никогда не получалось красиво расстаться с женщинами, которые нравились мне по-настоящему. С теми, кто были безразличны, расставание происходило легко для обеих сторон, без нервотрепки и всплесков эмоций. А вот с теми, кто цеплял за душу, прощание всегда выходило тяжелым, оставался неприятный осадок. И сейчас у меня было такое ощущение, что, молча покинув Ксению, я потерял ту женщину, которую давно и безуспешно искал. Может, еще стоило вернуться, обнять ее и попытаться уговорить уехать со мной туда, где ей не потребуется считать «своими» головорезов из якудзы, туда, где нам обоим будет светить яркое солнце и где постепенно сотрутся плохие воспоминания.
Постояв в нерешительности, я без колебаний швырнул в сторону недокуренную сигарету и, сунув руки в карманы, покинул отель. Потому что я мог только пообещать Ксении яркое солнце в голубом небе, но вряд ли смог бы исполнить свое обещание. Изменить свою бестолковую жизнь я был не готов даже ради нее. Я привык к неприятностям и умер бы со скуки без грозовых туч над головой. «К тому же, — криво усмехнулся я, — кто она тебе? Так, девчонка с подиума… Проще надо ко всему относиться, Махницкий!» Остановив проезжавшее мимо такси, я упал на сиденье и отправился в «Ростов», постаравшись выбросить из головы беззащитно вздрагивающую спину отвернувшейся от меня Ксении…
ЭПИЛОГ
Муравейник токийского международного аэропорта деловито копошился в сумерках наступающего вечера, несущего с собой прохладу истомленному жарой городу. На ступенях здания аэровокзала стоял я, пожевывая фильтр неприкуренной сигареты и в последний раз окидывая взглядом землю, жители которой так и остались для меня непонятыми, а их философия — непознанной. Так уж вышло, что в своем путешествии я занимался чем угодно, только не поисками ответов на интересовавшие когда-то меня вопросы. Нельзя сказать, чтобы они стали безразличны мне теперь, нет; просто отодвинулись, уступив место другим, более насущным.
Усмехнувшись, я припомнил радость, неожиданно вспыхнувшую в мертвых глазах Киная, когда он заполучил желанные бумаги. Операция по их похищению прошла без сучка и задоринки, как и обещала Ксения. Было много пальбы, убитые с обеих сторон, но нас со Стрижом, благоразумно не лезущих на рожон, это не коснулось. Через час местное телевидение выпустило в эфир экстренный выпуск с сообщением о тяжелом и, скорее всего, смертельном ранении влиятельного бизнесмена Хэйрохито Сакато. Кинай удовлетворенно пялился на голубой экран, поглаживал портфельчик с документами и не знал еще, что гладит бомбу, подложенную под его костлявый зад стариком Сакато. В Киото начиналась очередная война между якудзой и нашей «братвой», и трудно было сказать, кто в ней окажется победителем.
Меня, во всяком случае, это совершенно не интересовало. Гораздо больше в данный момент меня заботил Стриж. Получив от Киная вместе с документами обещанный гонорар, он страшно возгордился и подумывает сейчас о продолжении так удачно, по его мнению, начавшейся карьеры вольного стрелка. Смешно сказать, он почему-то считает само собой разумеющимся, что я и дальше останусь его напарником, за что он милостиво обещал мне тридцать процентов от предстоящих барышей, мотивируя столь мизерную долю моей ленью и тугодумством. По всему выходит, что в напарниках он меня оставляет лишь из милости, чтоб я не умер с голоду. А потому недоумению Стрижа не было предела, когда я вежливо отклонил его предложение. Последние несколько часов он только и делал, что донимал меня болтовней на эту тему, и лишь сейчас он ненадолго оставил меня в покое, отправившись в бар и пообещав продолжить разговор в самолете. Но я надеюсь, что мне опять удастся применить испытанный однажды трюк с пледом и нейтрализовать этого болтуна хотя бы в полете. А еще у меня есть надежда, что однажды раздастся звонок, я подниму телефонную трубку и услышу голос Ксении…
Конец
