Король сам захотел проявить заботу о внешнем облике жены, и это заложило начало формированию репутации королевы как расточительницы. Уже летом 1776 года весь Париж узнал, что король захотел ей помочь справиться с огромными расходами на драгоценности. По столице прошел слух о «расстроенных финансах» королевы, о бриллиантах, которые она, желая поправить положение, «продала по очень низким ценам».
С тех пор все и предполагали, что королева «сподвигает короля на ненужную щедрость». «Мне нечего сказать о подобных пустяках», — отвечала Мария Антуанетта своей матери, которая была этим озабочена.
Слухи росли и множились. Часто упрекали королеву не только за расходы на ужины, что было золотой жилой для Бертен, но и на балы, в которых та принимала участие. Это были и балы, которые она устраивала у себя для «приличных» гостей, а также балы для, например, актеров из Оперы, которые в глазах публики вовсе таковыми не являлись. В 1777 году бальные наряды, изготовленные ее модисткой, обошлись королеве в 16 869 ливров.
Людовик XVI ничего не требовал от королевы и, казалось, долгое время уступал ее капризам, платя по ее долгам из своих средств. Чтобы оплатить долги модистке, Мария Антуанетта без меры злоупотребляла таким расположением до того дня, когда Людовик XVI, «от природы очень экономный, особенно по части денег, которыми он мог распоряжаться», неизбежно положил этому конец. По свидетельству Тевено де Моранда, Мария Антуанетта призвала на помощь Калонна, что разгневало короля и привело к вежливо-резкому разговору с государственным контролером финансов. Эти экстравагантные идеи, эти наряды мадемуазель Бертен вызвали огромные расходы, которые Мария Антуанетта не смогла скрыть и которые контролировались королем и были осуждены им со всей живостью хорошего экономного мужа, мало стремящегося к тому, чтобы потратить их на газовые накидки, тюль и перья.
Королева по совету мадам де Полиньяк и принцессы де Ламбаль стояла на своем, чтобы оплатить счет мадемуазель Бертен, но это получалось не слишком гладко. В этих крупных переговорах был использован Калонн, и поскольку его преданность Марии Антуанетте была хорошо известна, король, которому он доказывал неотложность оплаты счетов Бертен, ответил ему: «Черт побери! Не заплатите ли вы сами из вашей казны? Господин контролер наших финансов, праздные подробности туалета королевы будут достойно представлены в архивах вашего министерства!»
Этот полный иронии выпад был либо плохо понят, либо намеренно неправильно интерпретирован ловким Калонном, и он тут же отдал приказ о выдаче королеве 150 000 ливров. Мадемуазель Бертен было заплачено за труды, а ее визиты в Трианон и в Версаль стали от этого более частыми.
Женская мода уже заимствует кое-что у мужской. Вид наездницы, шляпа — пользующийся успехом наряд, часто встречающийся в счетах м-ль Бертен
Генеральный контролер финансов, обладавший практичным и циничным характером, прекрасно знал о той роли, которую играла парижская торговля предметами роскоши в стимуляции экономической деятельности. Впрочем, в первые годы после своего назначения, в ноябре 1783 года, он вообще был сторонником увеличения государственных расходов и тем самым внес в это свой вклад. Любопытно отметить, что Калонн и сам был клиентом Розы Бертен. Возможно, в знак благодарности за его щедрость в 1787 году на прилавках ее магазина появилась шляпа, носящая его имя — «шляпа а-ля Калонн». Ее следовало носить «поверх развевающихся волос, завитых в локоны а-ля жена советника».
Замечания Людовика XVI были отметены. Осенью 1780 года в салоне Марли играют в игру под названием «страх», во время которой умирают и возвращаются к жизни. 4 ноября Мария Антуанетта получила шанс, которого у нее через несколько лет уже не будет: она воскресает и своими выигрышами стремится уладить самые неотложные свои долги: «Игра в Марли была убийственной… Королева выиграла семь тысяч луидоров. На следующий же день она вызывает мадемуазель Бертен, свою модистку, и оплачивает ее счет»
[100].
Таким образом, казалось, ничто не может остановить Марию Антуанетту и ее дорогую мадемуазель Бертен в их приятном модном сумасшествии. Забрезжил, однако, свет надежды, когда в 1781 году Женевьева де Граммон, графиня д’Оссен, дама из свиты королевы, получила новый статус камер-фрау. По этому случаю секретарь представляет ей общую сумму расходов Марии Антуанетты на украшения с тех пор, как она стала королевой.
Документ говорит сам за себя. Секретарь, ответственный за гардероб, показал новой камер-фрау постоянное увеличение расходов на него. К 1780 году ассигнования на эти цели в четыре раза превысили бюджет 1776 года. Естественно, он не мог контролировать рост этих сумм, но, обрадовавшись внимательной слушательнице, объяснил графине, что из девяти бюджетных статей семь изменялись очень незначительно.
Это «кружева, кисея и полотно», «меха», «парфюмерия и галантерея», «чулки, туфли и шляпы» (но не те, которые поставляли торговцы модными товарами), «услуги мастеров и мастериц», «текущие расходы гардероба», «жалованье служащих». Рост произошел за счет двух статей — «шелковые и другие ткани» и «мода и украшения». Первая статья входит в компетенцию торговцев тканями и шелками, а вторая — торговцев модными изделиями. При этом расходы на моду более чем вдвое превышают расходы на ткани. По сравнению с 30 000 ливров, которые были потрачены в 1776 году на модные изделия, в 1780 году эти расходы превысили 108 000 ливров. То есть они покрыли почти всю сумму, предназначенную королеве Франции для оплаты ее гардероба, — 120 000 ливров.
Графиня д’Оссен поняла: большая часть поставок осуществляется по известным рыночным ценам, за пределы которых «торговцы не осмеливаются выйти», поскольку могут быть легко пойманы на этом. Тогда секретарь перешел к факту, который его беспокоил: «А с ценами на модные изделия дело обстоит не так. Они ни в коей мере не являются столь же известными, а крайне разнообразны, как и сами модные изделия, они не поддаются простой оценке, особенно для тех, кто, в силу своего положения, не знает текущего уровня рыночных цен на них. И именно поэтому поставщики модных изделий могут повышать свои цены, как им заблагорассудится, и некоторые не могут от этого удержаться». Секретарь не осмелился прямо указать, что мадемуазель Бертен ответственна за эти неприятности, но намекал он, конечно, на нее.
Графиня поинтересовалась, что же делать, и секретарь, только и ждавший с надеждой этого момента, предложил свое решение проблемы. По его мнению, следовало назначить некую «самую главную торговку модными изделиями». Заметив явный интерес во взгляде графини, он расхрабрился и изложил идеальный проект, результат его долгих размышлений. Она должна быть в курсе всех особенностей профессии и существующих цен, чтобы «привести их к правильному значению». Он предложил выбрать ее в Париже среди «наиболее внушающих доверие» или «попросить профессиональное объединение поставщиков модных товаров назначить ее и приглашать в Версаль четыре раза в год на несколько дней после каждого прошедшего сезона». По его мнению, все будут в выигрыше одной лишь «осмотрительностью, которую подобная инспектриса внушит торговкам модными изделиями». Вероятно, он полагал, что мадемуазель Бертен испугается и ограничит свои аппетиты.
