Другой модисткой, пользовавшейся всеобщей симпатией, была «маленькая Эвлалия», кроме того, артистки театра и Оперы приписывали себе авторство некоторых творений в области одежды. Анрион, популярный драматург того времени, приводит письмо некой актрисы по прозвищу Душистый Горошек, из которого мы узнаем, что два комитета щеголих решили издавать газету о революции в моде. Эта газета, продолжавшая журнал «Мода», редактируемый Лебреном, не исчезла, по ее словам, только потому, что мода порвала со вкусом и была оживлена Александриной и танцовщицами Оперы. Прежде неизвестным торговцам модными изделиями удалось на этот раз создать себе имя. Мария Тейлар, торговка бельем, до революции державшая магазин «У Золотого павильона» в Пале-Рояль, взлетела выше звезд именно благодаря соблазнительной рекламе, которая могла бы поспорить с образцами сегодняшнего женского кокетства. Она представлялась «автором оригинальных платьев», которые «уменьшают талию, делая ее очень тонкой, и создают на спине нужные изгибы». В 1798 году она снова вышла замуж, стала гражданкой Лисфран и была представлена газетой «Месяц» как «соперница, возможно торжествующая, знаменитой в прежние времена Розы Бертен».
Многие из этих новых коммерсантов исчезнут так же быстро, как и возникли, но они, бесспорно, заложили основы будущей профессиональной репутации времен Консульства и Империи.
Так, сообщают о некой мадемуазель Деспо с улицы Граммона, и, как обычно, хроникеры того времени делают сравнения с Бертен: «И что за важность Империя, господа, лишь бы волосы лежали волнами, Гарки был открыт и продавался бы драп ярко-синего цвета! Все к лучшему в Государстве, где можно найти очки. Больше нет террора; носят одежду квадратного силуэта.
Больше не гильотинируют. Все улучшается — разве у нас нет магазина мадемуазель Деспо? Эта Деспо — редкое дарование. О, сколько разнообразия… Три разных головных убора для среды, четверга и пятницы! Это Микеланджело среди торговок модными изделиями; мадам Бертен рядом с ней была бы просто Калло»
[146].
Наперекор всем невзгодам мадемуазель Бертен остается эталонным образцом: сравняться или превзойти великую модистку — вот основная цель! Но настанет время Империи, и снова будет главенствовать единственное имя — то, которое связано с императрицей.
Глава XIX. Роза уходит
Кто во время Директории продолжал посещать «Великий Могол»? Старые элегантные парижанки, одетые по последней моде, время от времени все еще верные прежние клиентки, которые более искали там воспоминаний об ушедших временах, чем новую моду, и уходили, приобретя какие-нибудь безделушки, чтобы не огорчать почтенную хозяйку.
Так поступала и графиня Дилон де ла Тур-дю-Пэн Гуверне, которая в этот сентябрьский день 1797 года старательно скрывала от Розы, что теперь она одевалась у мадемуазель Госсе, около Одеона.
В этой ситуации мадемуазель Бертен сосредоточилась на своей заграничной клиентуре. Даже после Революции в своих счетах она продолжала называть себя «модистка королевы», и если во Франции это звучало провокационно, то за границей было коммерчески перспективно. В 1797 году, после смерти российской императрицы Екатерины II, ее сын Павел I занял российский трон, и его супруга великая княгиня Мария Федоровна стала российской императрицей. Модистка была в восторге, ведь она одевала ее десять лет! Разумеется, это было задолго до того, как Франция гильотинировала свою королевскую чету, и Павел Петрович, постоянно опасаясь за собственную жизнь, еще не был одержим видением крови, которое заставляло его впоследствии отвергать все французское.
Мария Федоровна не могла не учитывать антипатию своего августейшего супруга, и надежды мадемуазель Бертен развеялись.
К тому же ее цены оставались чрезвычайно высокими: Роза «застряла» в прошлом, так и не изжив траур по своему положению королевской модистки, перед которой все заискивали при старом режиме. Господин Бернар, ее торговый партнер в Испании, писал ей в 1801 году: «…Я не смог продать мантильи ввиду их цен, которые всем показались чрезмерными.
Я бы продал платья в турецком стиле „мамелюки“, если бы они не были столь дорогими. Хотелось бы попросить вас это как-то уладить, иначе будет вообще невозможно что-либо продать…»
Роза проигнорировала эти тревожные сигналы, и Бернар отослал ей обратно изделия, которые не смог продать: египетское платье, греческое платье, мамелюк, итальянские и турецкие шали… Опасаясь гнева мадемуазель, он заверял ее: «Умоляю вас поверить, что я сделал все, что мог, и желал всем сердцем, чтобы дела шли лучше».
Во времена Консульства некогда могущественная модистка совсем растеряла свою былую славу в глазах французов. Однако у мадемуазель Бертен еще оставалась часть персонала: верная мадам Вешар, мадам Полин, мадам Буше-Испанка и некоторые другие мастерицы. Она также не утратила свого здравого смысла. Фани Берни, которая в течение пяти лет была молодой компаньонкой королевы Англии, пишет в 1802 году: «По приезде в Париж я отправилась к мадемуазель Бертен. Рассмотрев мою одежду, она воскликнула: „Вы ни в коем случае не можете носить это в Париже! Вас не должны видеть в таком наряде, вас сочтут диковинкой! Три нижние юбки! Никто теперь не носит больше одной. Корсет? Больше не носят даже эластичного пояса. Английская рубашка? Теперь никто больше не носит обыкновенных рубашек“. И так далее! Одним словом, мои вещи выглядели ужасно старомодными и смехотворно деревенскими, но, вынужденная отказаться (из-за отсутствия средств) от появления в самом высшем свете одетой, как парижанка, я довольствовалась тем, что выглядела как дикарка-англичанка»
[147].
Платье по моде 1802 года
Платья по моде 1805 года
В марте того же года во время путешествия в Париж другая англичанка, Мэри Берри, менее скромная и находящаяся в курсе светских условностей, рассказывала, как они вместе с подругой отправились к некоему Леруа, который тогда стал, так сказать, парижской «мадемуазель Бертен»: «Он живет в нижнем этаже восхитительного особняка на улице Ришелье, теперешняя улица Закона. Леруа был очень вежлив и совсем не нахален, как нам его охарактеризовали; но если и было у него что-либо красивое, он не показал нам ничего, что я захотела бы носить, и обращался с нами как с иностранными дамами. Его вещи не были ни слишком оригинальными, ни слишком молодежными, но было в них что-то вульгарное. Миссис Деймер заказала шляпу за два луидора по модели другой шляпы, сделанной полностью из кружев стоимостью шестьдесят два луидора.
