— Да, а еще мы должны ходить на работу пешком, а не ездить на машинах, переплывать через Атлантический океан, а не летать на лайнерах. Точно так же мы все должны растить собственный урожай, а не ходить в магазин. Да, должны, но мы живем в реальности.
Джош не живет в реальности. Он живет в Сан-Франциско, в культуре стартапов с девизом «Притворяйся, пока не получится»; здесь принято заминать проблемы и с непоколебимой уверенностью делать самые невероятные заявления ради поддержки жизненно важного венчурного капитала. Я смотрю на концепт-арт JUST и вижу блестящую идею для привлечения инвестиций, а не рабочее решение проблем, вызванных человеческим аппетитом к мясу. Если вся остальная индустрия чистого мяса работает по тем же принципам, некоторым из ее представителей удастся неплохо заработать в краткосрочной перспективе. Но всем остальным — нам и нашей планете — придется дорого заплатить, если мы пустим все на самотек.
Глава седьмая
Рыба на суше
В день, когда качество воздуха в Сан-Франциско достигло худших показателей во всем мире, я нахожусь в Эмеривилле — на другой стороне залива от JUST. Калифорнийские пожары — связанные, как признают даже самые упрямые скептики, с климатическими изменениями — уже унесли жизни больше ста человек, и гарь висит в воздухе так густо, что я почти не вижу противоположную сторону улицы.
Я не могла есть мясо с тех пор, как четыре дня назад попробовала наггетс JUST. От одной мысли о нем меня мутит. Возможно, чистое мясо еще сделает из меня веганку, хоть и по другим причинам.
Мой разум в таком же расстройстве, как и желудок. Неужели я проделала такой путь, только чтобы увидеть очередной пузырь Кремниевой долины, рекламный трюк без жизнеспособного продукта? Неужели куриный наггетс JUST — это Roxxxy True Companion от чистого мяса? Я изголодалась по аутентичности и прозрачности, которые мне обещал Брюс.
Так что меня ждет приятный сюрприз, когда я звоню в дверь Finless
[86] Foods и мне открывает сам СЕО компании. У Майка Селдена близко посаженные глаза и аккуратная бородка. Он высокий — 190 сантиметров — и скромно сутулится, пожимая мне руку. Я тут же понимаю, что нахожусь в обществе непритязательного технаря.
Он зовет из крошечной переговорки научного руководителя и сооснователя компании Брайана Вирваса, чтобы тот тоже со мной познакомился. Они выросли на Восточном побережье и переехали сюда из Нью-Йорка два года назад, чтобы выращивать рыбу. Брайану — 26, Майку — 27. «Мы самые молодые в компании, — объявляет Майк. — У нас общая компания, общий дом, общая машина и практически весь круг друзей. Люди думают, мы женаты. Мы не особо стараемся развеять этот миф».
Стартап Finless Foods был основан в 2017 году, вскоре после того, как Майк и Брайан получили степени в биохимии, и стал первым в области чистого мяса со специализацией на морепродуктах. Они сосредоточились на голубом тунце и морском окуне — поначалу любой их продукт будет дорогим, так что и рыбу нужно было выбрать под стать. Брайан дружелюбен, но рвется вернуться на свое собрание: там решают, кто из семи штатных сотрудников Finless полетит в Азию за начальными клетками тунца.
В этот раз Майк — «представитель компании», но здесь я спектакля не вижу. Не будет и дегустации: «Мы уже провели много дегустаций с прототипами, но в основном просто чтобы… Приходится играть в инвесторскую игру, — говорит он со знающей улыбкой. — Инвесторам нужно видеть что-то материальное, и думаю, это логично. Бизнес основан на ощущениях. В мире хватает блестящих ученых, которые создают компании и не могут найти финансирование, потому что не умеют играть в эту игру». Но продукты Finless еще не готовы для рынка, и Майк не собирается притворяться: в первую очередь он ученый и только во вторую — предприниматель, и, как академик, он не горит желанием блефовать за столом, чтобы потом не получить по лицу.
Существует только три компании чистого мяса, фокусирующихся исключительно на рыбе, и это удивительно, учитывая, что проблема с рыбой более животрепещущая, чем проблема с мясом. Если мясо — это убийство
[87], то рыба — геноцид. Десятилетия коммерческого рыбного промысла с использованием все более кровожадных методов вылова привели к экологической катастрофе в наших океанах. Треть всех рыбных запасов исчерпывается быстрее, чем успевает пополняться; это значит, перелов достигает таких объемов, что популяция не может восстановиться и пищевая цепочка рушится. Еще 60% запасов эксплуатируются по максимуму — они не могут дать больше рыбы, чем уже дают. Остается всего 7%, и они часто находятся слишком далеко от суши, чтобы вылов был финансово оправдан, или в политически спорных областях (заплывая в которые, моряки рискуют начать войну)
[88]. Другими словами, мы выловили из моря практически всю рыбу.
Рыболовецким флотилиям приходится заходить в поисках рыбы все дальше
[89], сжигать все больше топлива, а улов при этом становится все мельче и реже. И при этом 40% улова коммерческих рыбаков выбрасывается
[90]: это «прилов» — случайная, ненужная рыба, черепахи, птицы и морские животные, пойманные, убитые и отправленные за борт. Мы потребляем больше рыбного белка, чем любого другого животного происхождения: для миллиарда человек рыба является главным источником белка
[91]. Бедные прибрежные поселения, чья жизнь зависит от рыболовства, ощущают на себе эффект этого экологического бедствия еще сильнее.
Решением проблемы разрушения океанических экосистем может показаться рыбоводство, но оно сталкивается с теми же проблемами, что и интенсивное животноводство: огромное количество рыбы на маленькой площади — это гигантская емкость, полная дерьма, и для убийства морских вшей, процветающих в этих условиях, требуются пестициды, фунгициды и инсектициды. А многие виды рыбы попросту не выживут в резервуаре. Голубому тунцу нужно много двигаться: если набить его, как сельдь в бочку, он погибнет.
Так что вопрос, почему Майк выбрал создание рыбного, а не животного мяса, кажется слегка наивным, но начинаю я именно с него.
