Группа противников эвтаназии Care Not Killing («Забота, а не убийство») назвала его «экстремистом, занимающимся саморекламой». Not Dead Yet («Еще живы») — британский союз людей с ограниченными возможностями, выступающий против права на смерть, — считают, что Филип «не просто играет на человеческих чувствах, но еще и зарабатывает на них». Dignity In Dying, агитирующие в пользу оказания помощи в смерти, уверены, что его мастер-классы «безответственны и потенциально опасны».
Он всегда приветствовал дурную славу, но случай с Брейли может оказаться для него последним скандалом. Филип и до потери лицензии почти не принимал пациентов как врач общей практики — много лет он был слишком занят Exit, — но ему нужно вернуть медицинские документы. Какой же он Доктор Смерть, если перестанет быть доктором?
Пока я пытаюсь назначить время для разговора с Филипом, приходит несколько сообщений от Дэвида. Целая пачка. Дэвид подошел ко мне, когда я уже уходила с собрания Exit, и попросил мой номер, потому что не хотел говорить при всех. Дэвид — это не настоящее имя. Он не хочет, чтобы его трое детей знали, что он задумал. О его планах не знает никто из семьи и друзей. Ему нужно с кем-то поговорить. «Это одинокий путь», — говорит он.
Дэвиду 55, он разведен, живет в Беркшире. Десять лет работал за границей, но недавно вернулся в Великобританию после того, как у него начались хронические проблемы с пищеварением, которые еще никто не смог диагностировать: они не представляют угрозы для жизни, но достаточно неприятны, чтобы мешать работать.
— Раз за разом приходила мысль, что было бы проще — нет, не «проще», не то слово. Зачем мучиться, если ничего не получается? — говорит он по телефону. — Я верю, что у нас есть выбор во всем, и считаю, что это тоже выбор — в любой момент жизни сказать: «Хм-м, что-то больше не хочется в это играть, пожалуй, с меня хватит». Так что я очень заинтересовался способами, которыми это можно сделать.
Гугл привел его к Exit.
— Впервые услышав про их мешок, я пришел в настоящий ужас, — говорит Дэвид, — но, когда провел собственные исследования, он показался самым простым и прямолинейным методом.
Вдыхаешь азот, объясняет он — «не задыхаешься, ничего подобного», — и просто теряешь сознание, а потом через пару минут умираешь. С мешком на голове. Нембутал не для Дэвида, потому что ему не хотелось бы заранее пить противорвотное, чтобы не стошнило после приема, и не хочется полагаться на китайских поставщиков, захвативших рынок. «Я не доверяю китайским товарам — никогда не знаешь, что получишь», — говорит он.
— В Exit продается набор для анализа чистоты нембутала, но он дорогой. Впрочем, как и все, что покупаешь через Exit, — наверное, по уважительным причинам, ведь у них много расходов, — замечает Дэвид. Он нашел, где самостоятельно приобрести бо́льшую часть деталей для мешка в разы дешевле, чем просит Exit. — Я не критикую. Это бизнес, как ни посмотри, но я ни в коем случае не думаю, что они эксплуатируют людей ради прибыли. Видимо, если хочешь все на тарелочке с голубой каемочкой, хочешь Рождество с доставкой — надо платить.
Забавно, что Дэвид заговорил о Рождестве. Руководствуясь сомнительным маркетинговым решением, Exit недавно объявил акцию на «черную пятницу»
[161]: шесть месяцев бесплатной подписки на «Интернет-справочник» для новых членов. Я получаю их рассылку с тех пор, как впервые связалась со штабом Exit, и каждые несколько недель мне приходит новое письмо с предложениями или назидательными историями о людях, которые не последовали совету и закупались не у тех, кого рекомендовал Филип. «Мы говорили раньше и повторим вновь. Сетевые мошенники с нембуталом — ВЕЗДЕ! — гласит одно письмо. — Если хотите купить нембутал в интернете, в 99,9% случаев вас обманут. Вам могут угрожать и даже шантажировать. Только “Интернет-справочник мирной таблетки” постоянно следит за тем, что происходит в сети». В путешествии на тот свет надежны и безопасны только продукты, проверенные и одобренные Филипом.
Но одобрение Филипа стоит своих денег, считает Дэвид.
— Филип Ничке кажется мне поразительным человеком. Он находится под ужасным давлением, и не знаю, что им движет, но чем больше я за ним слежу, тем меньше нахожу причин придраться.
Он делает паузу.
— Действительно здорово с кем-то поговорить об этом. Я вам благодарен.
В его голосе наконец слышится облегчение. До сих пор Дэвида переполняло отчаяние.
— Вы не знаете, чем болеете, а значит, не знаете, смертельно ли это, — говорю я. — Вы действительно хотите уже сейчас заниматься этой подготовкой?
— Если честно, смертельна болезнь или нет, все равно бывают такие дни вне зависимости от здоровья, когда я бы совершенно спокойно сказал: все, пора заканчивать.
— Но бывают и дни, когда вы так не думаете.
— Да, конечно.
— Если бы у вас дома был полный набор, вы бы долго думали перед тем, как им воспользоваться, или вы уже все решили?
— Прямо сейчас я бы не смог этого сделать, потому что еще не поговорил с детьми, — говорит он. — Мне почему-то нужен этот разговор.
Дэвиду нужно еще много с кем поговорить — с теми, кто его любит, с врачами, которые его лечат, а не с Exit и со мной. Ответы, которые он ищет, скорее найдутся у друзей и семьи, чем внутри пластикового пакета. Но другого решения у него пока нет.
***
Через пару недель я встречаюсь с Лесли в британском филиале Exit — офис находится в промзоне рядом с ее домом в Кенте, среди складов из гофрированного железа на реке Медуэй. Здесь Лесли ведет свой кондитерский бизнес, но это не тот яркий сахарный мир, который я себе представляла. Мы сидим за столом, где кухонные принадлежности соседствуют с руководством по самоубийству.
Она описывает свой типичный день: «Первым делом с утра, еще в пижаме, я открываю компьютер, потому что Австралия к этому времени не спит уже несколько часов. Потом проверяю сообщения на телефоне. Мы получаем шесть-восемь в день. Кажется, что немного, но обратные звонки могут оказаться довольно трудными и долгими».
Есть две самые сложные категории собеседников, говорит она. «Молодые люди в депрессии. Понятно, что они в депрессии, и понятно, что им не 50-60-70 лет. Им мы категорически отвечаем — нет. Мы не можем им помочь. — Она закрывает глаза. — Повторяешь все глупости: “Вы поговорили со своим врачом? Вы обращались к психологу?” Они не хотят это выслушивать, но говорить все равно приходится. Обычно слышишь в ответ: “Они не могут мне помочь. Помогите купить нембутал”. Но я не могу, — Лесли морщится. — Нельзя. Так что они бросают трубку и делают что-то еще хуже».
Затем — люди, которые звонят от лица других, — те, кто хочет оказать помощь в самоубийстве. «Им надо говорить: “Мы не можем это рекомендовать”, — скорбно рассказывает Лесли. — Это очень тяжело. Многие ситуации, о которых они рассказывают, очень похожи на мою, и я могла бы подсказать, что им поможет. Хотела бы. Но нельзя».
