Программное обеспечение не нейтрально; ИИ всегда основан на предубеждениях тех, кто его программировал, и одобрение Филипа основано на определенных ценностях не меньше любого врачебного диагноза. Мнение, что каждый может получить средства для мирной смерти в любое время по собственному желанию, — либертарианская позиция, политическое убеждение, а не объективный факт. С этой технологией Филип сможет насаждать свое мировоззрение без помех со стороны государств или врачей, и насаждать не только среди тех, кто умирает в его машинах, но и среди семей скорбящих. Можно сказать, он так же снисходителен, как любой из презираемых им врачей.
Реакция Филипа на новость о смерти Ноа Потховен лучше всего отражает радикальность его взглядов на право на смерть. Ноа была подростком из Нидерландов с предысторией, в которой нашлось место самовредительству, анорексии, депрессии и посттравматическому стрессовому расстройству после сексуального надругательства в возрасте одиннадцати лет и изнасилования в возрасте 14 лет. 4 июня 2019 года издание Daily Mail Online сообщило, что Ноа всего в 17 лет провели легальную «эвтаназию в доме при клинике завершения жизни», потому что «из-за депрессии жизнь казалась ей невыносимой». Это был главный сюжет на сайте, и он попал в заголовки повсюду, от Австралии, Индии и Италии до США.
На следующий же день ко мне в почту упал радостный пресс-релиз Филипа. «Нидерланды демонстрируют тонкое понимание дискуссии об эвтаназии на примере смерти психически нездорового подростка», — гласит заголовок. «Сегодняшние новости о том, что подростку из Арнхема, Ноа Потховен, помогли умереть с помощью эвтаназии, показывают уровень голландской полемики об эвтаназии, развивавшейся на протяжении последних двух десятилетий. Сегодня я живу в стране, которая является мировым лидером по непредвзятости в решениях об окончании жизни, — восторженно писал Филип. — И никакой истерики из-за того, насколько тяжело она болела. Она вообще не болела. По крайней мере, физически. Существуют небольшие разногласия насчет ее душевной болезни… к ее мнению о ее страданиях отнеслись с уважением».
Но сюжет оказался ложным. Через несколько часов после заявления Филипа выяснилось, что Ноа умерла дома, уморив себя голодом и жаждой, и никто ей с этим не помогал. В 2017 году Ноа обратилась в клинику эвтаназии без ведома родителей, и ей отказались помочь умереть. «Они сочли меня слишком юной, — говорила она газете Gelderlander за полгода до гибели
[183]. — Они думают, что мне нужно пройти лечение травмы, что сперва должен полностью сформироваться мозг. Нужно ждать до двадцать первого дня рождения. Это меня сломало, потому что я столько ждать не могу».
На фоне обостренного международного интереса голландский министр здравоохранения Хьюго де Йонге начал расследование смерти Ноа. «Мы поддерживаем связь с ее семьей, сообщившей, что в данном случае об эвтаназии и речи не было. Вопросы о ее смерти и уходе обоснованы, но ответить на них можно только после того, как будут установлены все факты», — сказал он.
Позже Филип написал у себя в блоге пост с поправкой о том, что он поторопился, но это неважно. «Есть в Нидерландах что-то такое, что фейковая новость о том, как именно умерла Ноа, не так уж важна… об этой стране уже что-то говорит тот факт, что родители позволили ей исполнить свое желание и что медицина (в роли героя) не бросилась спасать ее от себя самой. К Ноа проявили уважение, и если ей не помогли, то хотя бы не мешали: вот хороший урок тем странам, которые желают, так сказать, „нянчить“ нас до смерти. Рациональный суицид — основное человеческое право»
[184].
Я верю в право на смерть. Я думаю, будущие поколения ужаснутся, когда поймут, что мы позволяли страдать отчаявшимся людям и что таким людям, как Лесли, полным любви и сострадания, приходится нарушать закон, чтобы помочь другим встретить мирную и достойную смерть. Но я не понимаю, какой «хороший урок» можно вынести из голодной смерти травмированной, анорексичной девочки, не раз наносившей себе вред.
Филип верит, что у любого должно быть право безболезненно умереть в том месте и в то время, когда человек пожелает сам, даже если этот человек не прошел психотерапию, как Ноа, даже если его мозг еще развивается, даже если есть все основания полагать, что однажды человек может передумать. Любой барьер перед информацией и технологиями в виде психиатрического теста не имеет смысла, если он думает, что люди с серьезной психической болезнью достаточно рациональны, чтобы принять решение умереть. Клавиатура «Сарко» — фиговый листик, дисклеймер, позволяющий Филипу рекламировать машину, не принимая никакой ответственности за действия пользователя. И даже неважно, сможет ли в дальнейшем умудренный ИИ заменить психиатров; Филип-то хочет, чтобы все в любом случае получили доступ к его машине, даже если есть надежда, что однажды они захотят жить.
***
Я встречаюсь с Лесли в ее новом доме в сельской местности Норфолка — в коттедже, окруженном полями. Она пробует силы в писательстве и активно помогает местному отделению Королевского общества защиты птиц. Дни обучения людей самоубийству остались позади. Время, проведенное в Exit, теперь лишь удивительное воспоминание.
— Выглядело все так замечательно, — рассказывает она, сидя в залитой солнцем гостиной. — Когда приходишь на собрание Exit, очевидно, что люди находят большое облегчение в разговорах с другими. Больше они никому не могут признаться в своих размышлениях об эвтаназии; свобода говорить что хочешь в безопасном окружении казалась чем-то совершенно замечательным.
Она рассказывает о своей идее организовать выездные собрания, чтобы участники по всей стране могли встретиться друг с другом, и штаб Exit в Австралии вроде бы ее поддержал, но на самом деле им нужны были только новые участники. «Мне говорили принимать как можно больше людей, советовать людям подписываться на справочник, продавать книги и другой мерчендайз и в целом поддерживать доход. — На ее лице возникает печальная улыбка. — Вот уж не думала, когда пришла на эту работу, что займусь продажами».
Лесли начала задумываться, что получают за свои деньги члены Exit в Великобритании. После случая с Брейли Филип попал под наблюдение полиции, так что Лесли не могла гарантировать, что его практические мастер-классы когда-нибудь возобновятся. «Меня беспокоило, что Exit сам напрашивался именно на то внимание, из-за которого это случилось. Они радовались, когда у нас в газетах или новостях выставляли доктора Ничке все более и более одиозной фигурой. Но меня ужасало то, как это влияло на нашу работу с членами Exit».
Кроме звонков суицидников, по словам Лесли, она начала принимать и жалобы покупателей, заказавших у Exit так и не прибывшее оборудование — в некоторых случаях кто-то дожидался покупок год и даже больше. Она отстаивала их интересы и возместила всем траты. Но на самом деле эти люди не хотели получать назад деньги. Они отчаянно хотели, чтобы кто-нибудь исполнил обещания о мирной смерти, которые им продал Филип. Им больше некуда было пойти.
