– Да.
– Тогда скажи, ради чего стоит воевать? – повторила вопрос Мегера, продолжая забавляться с пингом.
На этот раз Гарибальди подготовился и ответил почти сразу:
– Сражение оправдано только в том случае, если нужно защитить свою жизнь.
– Только свою? – уточнила девушка.
– И своих… близких.
– То есть, увидев, что уличный грабитель готовится убить незнакомого человека, нужно пройти мимо?
– Хорошо, просто: защищая жизнь, потому что любая жизнь бесценна, – сдался пинг-мастер. – Теперь довольна?
– Я довольна тем, что ты признал принципиальную возможность сражения, – не стала скрывать Эрна.
– А поскольку сенатор Томази не собирается никого убивать…
– Сенатор Томази собирается отнять у пингеров свободу, – кротко заметила Мегера. – Ценность свободы равна ценности жизни?
– Их можно сравнивать?
– Вне всяких сомнений.
– Не понимаю, – растерялся Гарибальди.
– Это же элементарно, Освальд, – Эрна позволила себе едва заметную улыбку. – Человек несвободный не имеет возможности распоряжаться собой. Его жизнь полностью зависит от правил, установленных кем-то другим, а значит, ценность его жизни определяется кем-то другим. И она может оказаться низкой, например равной стоимости органов, которые можно продать.
– Свобода увеличивает стоимость жизни? – криво усмехнулся мастер, наблюдая за тем, как Эрна забавляется с пингом.
– Только свобода делает жизнь бесценной, – убежденно ответила девушка и показала Гарибальди сжатую в кулак руку. Не настоящую, но очень крепкую. Затем сдвинула в сторону инструменты и положила пинг на стол справа от себя.
– Но…
Однако Мегера еще не закончила.
– Продолжим. Мы уже поняли, что ты стал бы драться, окажись твоя жизнь в опасности, но стал бы ты сражаться за свободу?
На этот раз Освальд молчал гораздо дольше, напряженно размышляя над словами Эрны, а затем неопределенно пожал плечами:
– Ты меня подловила.
– Никто не находится с ответом, потому что никто не знает, что такое свобода.
– Неужели?
– Тогда ответь.
– Э-э… – Пинг-мастер откинулся на спинку кресла, вновь замолчал – и вновь надолго, – буравя девушку взглядом, после чего предположил: – Возможность делать то, что хочется?
– А если кому-то не понравится то, что хочется тебе?
– Да, да, я помню: «Свобода заканчивается там, где начинается свобода другого». Ты подловила меня сильнее, чем я ожидал.
– Нет.
– Нет?
– В действительности, этот вопрос всех ставит в тупик, – вздохнула Мегера. – Все знают, что есть свобода, но никто не в состоянии дать ей внятное определение. Что есть свобода? Много денег и ничего не делать? Возможность наплевать на соседей? Удовлетворение самых низменных желаний? Все вместе и ничего из этого? Что есть свобода? Стоит ли она жизни? Разве стоит жизни то, чего ты не понимаешь?
– Ты только что доказала, что стоит, – тихо ответил Гарибальди. – Ты все сказала правильно: у жизни нет ценности, если ею распоряжается кто-то другой, даже если он оценивает твою жизнь неимоверно высоко.
– Потому что он ее оценивает в своих интересах.
– Согласен, – кивнул Освальд. – Но почему люди не понимают свободу?
– Потому что она – Абсолют.
– И что?
– Это все объясняет, – пожала плечами девушка.
– Идеал?
– Выше, много выше… Абсолют – это нечто настолько естественное, что ты не способен дать ему определение. Нечто внутри тебя и снаружи, то, с чем ты рождаешься и потому способен осознать, лишь потеряв. Нечто, делающее нас людьми.
– Если это внутри, значит, ее не так уж просто отнять, – медленно произнес пинг-мастер.
– А ты молодец, – одобрила Эрна. – Все верно: отнять свободу намного сложнее, чем кажется, и потому вся история человечества заключается в попытках лишить нас ее. Сделать так, чтобы мы перестали быть свободными внутри. Сделать так, чтобы мы перестали чувствовать ее душой.
– Удалось?
– Пока нет.
– Но попытки не прекращаются?
– Не прекратятся.
Гарибальди помолчал, обдумывая услышанное, после чего осторожно спросил:
– И ты готова служить Абсолюту, который не понимает и никогда не поймет подавляющее большинство людей?
– Да, – подтвердила Мегера.
– Но зачем?
– Чтобы жизнь не превратилась в кредитную историю.
– Слишком сложно для меня.
– И тем не менее ты играешь в эту игру по собственной воле, – рассмеялась Эрна. – Сделав собственный выбор, как по-настоящему свободный человек.
– Я не делал выбор, – пожал плечами Освальд. – Чертов мир сделал его за меня.
– Но ты не отказался, хотя мог, и, вполне возможно, умрешь за свой идеал.
– Типун тебе на язык, ведьма, – Гарибальди отшатнулся. – Ты в своем уме?
– Я просто не могла не сказать, – рассмеялась Мегера. – Ты был таким серьезным.
– Я всегда серьезный.
– Ты приготовил то, что я просила?
– Разумеется, – пинг-мастер поднялся с кресла, достал из ящика стола тонкий коммуникатор в ярком розовом корпусе и протянул девушке. – Как договаривались.
Ценность человека определяется тем, что он умеет, и это универсальное определение, не зависящее от того, для себя он умеет или для своего владельца. Ценность безмозглого раба равна ценности безграмотного, ничего не умеющего свободного, только в первом случае они ничего не представляют в глазах хозяина, во втором – в глазах окружающих. Ценность Освальда Гарибальди зашкаливала за все разумные пределы, поскольку он не только устанавливал и ремонтировал пинги для пресыщенных горожан и матерых бандитов, но умел конструировать и собирать коммуникаторы любого уровня сложности и водил знакомство с надежными поставщиками, снабжающими его необходимым «железом».
В том числе – запрещенным.
– У тебя в руках прекрасный, неимоверно мощный коммуникатор, собранный из деталей со стертыми серийными номерами. Его мощности хватит, чтобы рассчитать полет на Луну, но уникальной твою машину делает нейроплата.
– Оригинальная? – тут же спросила Мегера.
– Тебе ведь нужно самое лучшее.
– Мне всегда нужно самое лучшее. И я всегда это получаю.
– Ты многому у него научилась.
– Вижу, у тебя приступ остроумия?
– Случайно с языка сорвалось, не обращай внимания, – Гарибальди вытащил из кармана черную коробочку и положил рядом с коммуникатором. – maNika. Взломан и подогнан под нейроплату.
