– Вспомни, как развивался капитализм: будто сам по себе, – с неожиданным пылом произнес Биби. – Мы отпустили вожжи…
– Не везде, – уточнил старик.
– Да, дядя Сол, согласен: не везде. Но там, где мы это сделали, где гарантировали населению новые правила, результат оказался поразительным: люди старались, творили, влюблялись в свой мир, достигали успеха, а главное – верили.
– Какой ты все-таки романтик, Биби, – с неожиданной теплотой произнес старик. – В точности как брат… Ты у него заразился?
– Похоже на то, – улыбнулся Феллер. И, помолчав, продолжил: – Я не хуже тебя знаю о скрытых механизмах, дядя Сол, но согласись: то, о чем я говорю, сыграло свою роль. И сейчас мы можем получить то же самое: не просто новое общество, а общество устойчивое, которое будут любить, которым будут гордиться, за которое будут сражаться…
– Зачем?
– Что? – теперь этот глупый вопрос задал Феллер.
– Зачем? – повторил старик. – Зачем отпускать вожжи, если все, о чем ты говоришь, мы можем получить прямо сейчас: опираясь на старые, проверенные и действующие законы. Сними розовые очки, Биби, и посмотри на людей так, как они того заслуживают, посмотри на орков, как правильно называет их европейский бандит: они с радостью примут любое наше решение, нужно лишь отправить к ним правильную цирковую труппу. Зачем ты хочешь дать им свободу?
– Я хочу в космос, – просто ответил Биби. – Я хочу войти в историю, как человек, подаривший человечеству Солнечную систему. Неужели ты не хочешь увидеть Марс? Или Венеру?
– Поверить не могу, что я это слышу, – рассмеялся Розен.
И осекся, увидев бешеный взгляд старика. И с изумлением понял, что дядя Сол понимает позицию владельца «Feller BioTech», она ему нравится, он готов работать ради грандиозной цели, но есть нечто, мешающее старику поддержать Феллера.
Нечто очень важное.
– Биби, сынок, я люблю тебя, в том числе я люблю тебя за твой романтический взгляд на мир, который многократно усилился после того, как вы с Кастором переформатировали планету. Ты не заразился от брата, но тебя не отпустило, как ты только что сказал: тебя до сих пор трясет при мысли, что ты оказался автором грандиозного свершения. Я это вижу. Я рад тому, что ты не останавливаешься и строишь грандиозные планы на будущее. Скажу больше: я восхищен этими планами и верю, что ты сумеешь их реализовать, но… Но объясни, пожалуйста, как мое предложение помешает реализации твоей идеи?
– Рабы не способны создать великое общество, дядя Сол, рабы способны только портить.
– Они всегда были рабами.
– Орками… – эхом добавил Розен.
Старик посмотрел на Кастора удивленно, но замечания не сделал, продолжил разговор с Феллером:
– Я не согласен и никогда не соглашусь с тем, что они создавали великие цивилизации. Работали во имя их процветания? Да, работали, тяжело работали. Но всегда, на протяжении всей истории мы держали их в положении рабов, иногда – колонов, но то был максимум свободы, который они получали. Потому что им всегда нужно было работать, много работать, так много, чтобы не оставалось свободного времени, у них всегда должна быть цель, ради которой нужно много работать. Иногда они бунтуют – это нормально, потому что любой котел рано или поздно закипит. Слабые восстания мы безжалостно давили, сильные приводили к изменениям в политике или обществе: мы меняли правила, оставляя в неприкосновенности главное – они должны работать, они всегда должны работать, всю свою жизнь. Но однажды им почти удалось освободиться… Однажды… – лицо старика перекосилось от ненависти. Застарелой, животной ненависти к тем, кто едва не разрушил создаваемую тысячелетиями систему. Дерзкие революционеры давно умерли, их идеи унижены, оболганы и преданы забвению, но ненависть никуда не делась. Ненависть хозяина, которого заставили трястись от страха. – Мы вернули себе власть ценой неимоверных усилий и гигантских финансовых потерь. Мы потеряли более ста лет, до сих пор не до конца преодолели последствия кризиса, зато теперь получили возможность привести всю планету к единому знаменателю. Сынок, я уже говорил: твое изобретение – это власть, это гениальная удавка, которую орки добровольно на себя надели, а мы лишь затянем ее потуже.
– Рабы…
– Окончательно и навсегда, – жестко подтвердил старик. – И мы с тобой знаем, что сообщество поддержит меня, Биби. Тебе придется подчиниться.
– Я уже подчинился, – вздохнул Феллер.
– Ты вынужден был подчиниться, – очень мягко и очень проникновенно произнес дядя Сол. – Но я верю, что смогу достучаться до твоего сердца, сынок, и ты обязательно согласишься с тем, что я прав.
– Конечно, соглашусь, – кивнул Феллер. И грустно добавил: – Просто нужно время, чтобы прикончить мечту.
И вновь стряхнул пепел на пол. И посмотрел на кончик сигары так, словно на нем, как на костре, корчился кто-то живой, кричащий, испытывающий неимоверные муки…
Но не сломленный.
И на это мгновение – глядя на кончик сигары, – Биби потерял над собой контроль и взгляд его стал таким, что увидь его дядя Сол – пристрелил бы на месте. Потому что дядя Сол хорошо знал, что означает подобный взгляд.
Но, на счастье Феллера, старик повернулся к Кастору.
– Я всегда говорил, что если кто-то и сумеет добраться до звезд, то только ты, Биби, – зачем-то произнес Розен III. – Продолжай, дружище, мы будем помогать во всем. Но, пожалуйста, не думай об орках. Это такой же расходный материал, как частички песка для производства твоего уникального нейрочипа.
Orc archive
Premier souffle d’amour
[16]
Я мог взять Беатрис в первый же день знакомства, после того как спас от насильников. Прекрасная Принцесса была оглушена нападением, напугана видом трупов, к тому же она еще не отошла от предыдущего шока, результатом которого стало самоубийственное путешествие в метро, и согласилась бы на что угодно.
Ей было все равно.
А мне – нет.
После того как мы закончили дела в вагоне метро, Захар надел на нас маски и организовал «коридор» на улицу, где ждали три бронированных микроавтобуса, быстро и без приключений доставившие нас домой. Я показал Беатрис комнату для гостей и передал горничным, которые помогли Принцессе раздеться, принять ванну и дали снотворное. Перед тем как она уснула, я пожелал Беатрис доброй ночи.
И она впервые мне улыбнулась.
Еще по дороге я распорядился собрать о Беатрис подробные сведения и вечером, примерно в половине двенадцатого, покончив с текущими делами, отправился в гостиную – к этому времени там готовили виски и кубинские сигары, расположился в кресле, запустил коммуникатор и открыл присланное досье.
Беатрис ле Мар. Двадцать два года. Окончила Политехническую школу: информатика и дополнительный курс математики. Четыре административных ареста за неподобающее поведение, все четыре – за не соответствующую нормам шариата одежду, – около полусотни штрафов за более мелкие проступки, доказывающие пренебрежительное отношение девушки к французским законам, и – вишенка на торте, – запрет на работу в государственных учреждениях. В результате – никакой работы вообще: ни на государство, ни на крупные компании, в которых можно рассчитывать на приличный доход и карьерные перспективы, только разовые контракты с мелкими фирмами за нищенские цены. Почему не уехала из Франции? В США диплом с отличием открыл бы для нее многие двери… Не могла бросить семью? Да, наверное, многие толковые ребята оставались в Европейском Союзе, чтобы помогать родителям, отказываясь тем самым от перспектив. Что у Беатрис с семьей?
