Они отправились к океану, а по дороге заехали в небольшую мастерскую, где им в кузов погрузили два больших металлических ящика. На вопрос, что в них, Джа лишь загадочно улыбался, позволив Ларисе строить предположения до самого пляжа. В ящиках оказался пингер-дрон армейского образца, оснащенный двумя мощными двигателями, способными нести не только пилота, но и пассажира. Винчи собрал машину, усадил Ларису перед собой и взмыл в воздух. И вот уже полчаса они наслаждались полетом над океаном.
– Я обязательно поставлю себе разъемы – будем летать вместе!
– Договорились!
– Но этот дрон тоже оставь: мне нравится летать с тобой.
Пассажир размещался перед пилотом, поэтому Лариса откинула голову назад и поцеловала Джа в шею.
– Еще пару «бочек»?
– Возвращаемся домой, – решила женщина. И улыбнулась: – Кузов освободился, нужно воспользоваться моментом.
Джа рассмеялся и направил дрон к берегу.
К кузову пикапа, из которого он вышвырнул ящики и набросал одеял. К упоительно долгой и упоительно прекрасной встрече…
Оставаться на берегу на ночь не стали, уехали до темноты, заперлись в пентхаусе, заблокировали лифт, отключили коммуникаторы, приказали охране никого не впускать и вновь вцепились друг в друга. И очень смутно запомнили следующие несколько часов – так хорошо им было. Потом, измотанные, упали в ванну – полежать в теплой воде, прикасаясь друг к другу, помолчать и подремать. Потом поужинали, взяли бутылку вина и отправились в стоящие на открытой террасе шезлонги: любоваться звездами, городом, друг другом и вести неспешную беседу.
– Где ты был? – спросила Лариса, беря Винчи за руку. Потому что тоже вспомнила прощание и почему-то испугалась, что Джа поднимется и уйдет. Это был глупый, иррациональный страх, но он пришел. А прикосновение позволяло Ларисе надеяться, что она сможет удержать мужчину.
– Ездил в Европу.
– Только туда?
– Ага.
– Куда именно?
– В Окситанию.
– Серьезно? – Лариса привстала и удивленно посмотрела на Джа.
– Ты слышала это название? – прищурился в ответ Винчи.
– Не обижай меня.
– И в мыслях не было, – извиняющимся тоном произнес Джа, доливая в бокалы вино. – Просто очень мало американцев интересуется европейскими делами, и еще меньше слышали какие-либо названия, кроме «Англия», «Италия» и «Франция». Тем более такие экзотические, как Окситания или Аквитания.
– Я часто бывала в Европе, хорошо ее знаю и близко к сердцу приняла то, что там случилось, – медленно и очень серьезно ответила Лариса. – И конечно же я знаю об Окситании.
– Извини.
– И хотела бы там побывать.
Фраза прозвучала намеком, на который Джа ответил и сразу, и твердо:
– Пока рано.
Бокалы соприкоснулись, издав стеклянный шепот, Джа сделал большой глоток, поставил бокал на столик и принялся сворачивать самокрутку.
– В Окситании опасно?
– Да.
– А как же ты?
– Опасность – часть моей работы, – раздался щелчок зажигалки.
– На кого ты все-таки работаешь?
– Я не гангстер.
– Не хочешь говорить?
– Служу в GS, – ответил Винчи.
– Простым агентом?
– Специальным.
– Ты слишком свободно держишься для агента GS, – мягко улыбнулась Лариса. – Даже для специального.
Протянула руку, взяла у мужчины самокрутку и не очень умело затянулась.
– Скажем так: мой контракт составлен достаточно путано.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, затем Лариса спросила:
– Ничего не хочешь мне рассказать?
– Мне нужно собраться с духом, – честно ответил Джа, забирая у женщины сигарету и затягиваясь. – Я знаю, что расскажу тебе все, и ты это знаешь, но мне… мне нужно собраться, потому что то, что я расскажу… – Он нервно раздавил окурок в пепельнице. – Мою историю знают три человека на всей планете, но им я ее не рассказывал, они узнали обо всем от свидетелей и участников тех событий, из документов и видеозаписей. Ты станешь первой, кому я расскажу свою жизнь, и я… я уже несколько дней ищу нужные слова.
– Не торопись, – тихо сказала Лариса, прикасаясь к щеке мужчины. – А пока скажи: что для тебя значит быть пингером?
Джа не удивился неожиданной смене темы и не стал портить момент ненужными вопросами.
– Я не чувствую себя сверхчеловеком, если ты об этом. – Помолчал. – Я не чувствую себя машиной, как нам стараются вдолбить в голову. Я понимаю, что отличаюсь, но стараюсь не думать насколько. И для меня важно считать себя обыкновенным человеком.
– А если все вокруг станут пингерами? – спросила Лариса. – Не получится ли так, что людьми – настоящими людьми, – будут называть нас?
– Пингером невозможно родиться.
– Некроз не уходит.
– Некроз поражает не всех.
Они снова помолчали. Женщина с искусственными ногами держала мужчину за ненастоящую руку и смотрела ему в глаза. А потом рассказала свою жизнь. Рассказала то, что никому и никогда не рассказывала.
И рассказала первой. То ли оказалась смелее, то ли раньше подобрала слова.
– Когда я стала пингером, то решила, что умерла. Меня все убеждали, что я глупая, что жизнь не закончилась, но я не верила, потому что не слышала в их голосах искренности. Муж, отец, мужчина, которого я любила… они говорили правильные вещи, я кивала в ответ, но не верила. И оказалась права, потому что потом, когда первый шок прошел, а жизнь въехала в новую колею, в их голосах и поведении появилось отчуждение… – Лариса судорожно вздохнула и очень-очень крепко сдавила твердую руку Винчи. – Тебе никогда не приходила мысль, что тебя спасли напрасно? Что было бы лучше умереть?
– Нет, – очень коротко ответил Джа, потому что многословие могло все испортить.
– Наверное, потому, что ты из другого мира, а я… – Лариса поднесла руку любовника к щеке и закрыла глаза. – Сначала я была счастлива… я страдала от того, что стала инвалидом, но безумно обрадовалась тому, что осталась жива. Я думала, что все остальное не имеет значения, но потом стала замечать их взгляды: мужа, отца, мужчины… Люди моего круга, мы… Мы отличаемся от орков. Нас берегут. О нас заботятся. Мы не болеем тем, чем принято болеть у орков. Для нас всегда есть лучшие врачи, больницы и вакцины. Всегда. И поэтому подхватить некроз было само по себе унизительно, а выздороветь, став наполовину… ненастоящей… не человеком.
– Не стесняйся, – тихо попросил Винчи.
– Они считают, что я стала машиной, – грустно улыбнулась Лариса. Она прижималась щекой к мужской ладони и продолжала говорить с закрытыми глазами. – Их презрение глубже моря, оно накрывает с головой и пробирает до самой сути. Из-за их презрения я почувствовала себя ненастоящей, мертвой, ведь даже мой отец… – Перехватило дыхание, и Лариса подумала, как сильно изменило ее присутствие Джа: раньше мысль о предательстве отца не вызывала у нее сильных чувств. То есть давно не вызывала. Обида умерла, но, как выяснилось, не навсегда. – Из моего круга несколько человек подхватили некроз, их вылечили, заменили поврежденные кости, но в живых осталась только я.
