Она перевернула первую пожелтевшую страницу и увидела стихотворение, каллиграфически написанное от руки. Прочтя его, Ребекка поняла, что ни один отец в мире не мог сделать сыну лучшего последнего подарка.
Написанные сто лет назад слова даже ее заставили поверить в себя. Она встала, чтобы вернуть книгу на полку, когда вдруг заметила чернильное пятно и перевернула страницу. Вновь села на кровать и прочла первую запись.
Январь 2011
Четыре дня назад умер папа. Мне сообщили в школу, и я приехал домой на похороны. Мама все время пропадает в часовне и требует, чтобы мы ходили с ней. Честно говоря, в данный момент я не слишком верю в Него, но буду стараться поддерживать маму в ее горе. Селина тоже в отчаянии. А я, оставшись единственным мужчиной в доме, должен быть храбрым и сильным. Папочка, я ужасно скучаю по тебе и не знаю, как утешить женщин.
Дальше ничего не было. Перелистывая страницы, Ребекка обнаружила, что дневник вновь начинается в тысяча девятьсот двенадцатом году и содержит нерегулярные записи на протяжении следующих трех лет, а затем возобновляется лишь в феврале тысяча девятьсот девятнадцатого, после окончания Первой мировой войны.
Услышав свое имя, Ребекка неохотно вернула дневник на полку и прошла в спальню.
– Как вы, дорогуша? – спросила только что вошедшая миссис Треватан.
– Немного лучше.
– У вас хоть лицо немного порозовело… Джек проснулся и хочет вас видеть. Я сказала, что вы отдыхаете, и зашла спросить, готовы ли вы принимать гостей.
– Вообще-то нет, – честно призналась девушка.
– Хотите, я придумаю, чем его занять до завтра? Могу предложить, чтобы он съездил в Эшбертон с мистером Джеймсом. Кстати, тот спрашивал, как вы, и передавал привет.
– Очень мило с вашей стороны, но если Джек поедет куда-то с Джеймсом, то вернется поздно, и…
– Понимаю. Не волнуйтесь, я с ним разберусь.
– Если что, отправляйте его ко мне…
– Могу вас уверить, что в свое время имела дело с гораздо более сложными случаями, – прервала ее экономка. – В общем, я оставила вам ужин, много воды и стакан теплого молока – по просьбе его светлости. Кстати, он передает вам привет и желает скорейшего выздоровления. Индийский джентльмен, который теперь поселился у нас, тоже беспокоился и хотел вас видеть, – добавила миссис Треватан. – Пойду прослежу, чтобы вас сегодня не тревожил никто из ваших поклонников. Если что-то понадобится, позвоните в звонок возле кровати.
– Он до сих пор работает? – удивилась Ребекка.
– А как же!.. На вашем месте я бы сейчас хорошенько помокла в ванне и пораньше легла спать. Принести что-то из вашей старой комнаты?
– Нет, спасибо, я последую вашему совету. Вы правы, мне нужно отдохнуть.
– Да, деточка. Положитесь на меня.
В порыве благодарности Ребекка подошла к экономке и обняла ее.
– Спасибо.
Смущенная неподобающим проявлением чувств, миссис Треватан освободилась от объятий и быстро пошла к двери.
– Доброй ночи, приятных снов.
Зная, что можно не опасаться появления Джека, Ребекка успокоилась, приняла ванну и сходила за дневником Дональда. Забравшись в постель, она отыскала страницы, где описывалось время после Первой мировой войны. Первая запись гласила:
Провел А. на корабль в Индию.
Наверное, Дональд пишет об Анахите, осенило Ребекку.
Если ее догадка верна, то книга, столько лет простоявшая на полке, подтверждает, что история Анахиты – правда, и содержит доказательства, которые ищет Ари.
Прочтя еще две записи, Ребекка посмотрела вверх и иронично улыбнулась небесам.
– Ты привела нас обоих сюда, Анни, и я нашла ее, – прошептала она, устраиваясь поудобнее и погружаясь в прошлое.
Дональд
Февраль 1919
30
1 февраля
Сегодня провел А. на корабль, который доставит ее в Индию. Я так несчастен, что не передать словами. Она восхитительная девушка – нежная и умная, я никогда таких не встречал. Не знаю, как проживу без нее столько времени. Завтра я должен вернуться в Астбери и сообщить матери, что надо продавать имение. Честно говоря, с ужасом жду ее реакции.
19 февраля
Я в Астбери. Мать по-прежнему отказывается выходить из комнаты, утверждая, что умирает от неизлечимой болезни, хотя врачи не находят у нее ничего серьезного. Все прекрасно знают, что она просто дуется на Селину, которая вопреки ей выходит за Генри. Получил чудесную телеграмму от А., которой три дня назад исполнилось девятнадцать. Я держусь только на ее любви. Через две недели она прибывает в Калькутту. Могу лишь надеяться, что моя любимая скоро вернется. Отправил ей телеграмму, в которой написал, как сильно ее люблю. Я твердо решил поговорить сегодня с матерью, хочет она того или нет. Больше так продолжаться не может.
Собравшись с духом, Дональд постучался к матери. За дверью звякнула чашка, а затем раздалось едва слышное «Войдите».
– Здравствуй, мама. Позволь, я раздвину шторы? Здесь такая темень, что я тебя не вижу.
– Поступай как хочешь. Солнце слепит мне глаза, – слабым голосом ответила Мод.
Дональд приоткрыл одну штору и подошел к матери.
– Можно сесть?
– Поставь стул поближе.
– Как ты, мама?
– Плохо.
– Лицо вроде бы посвежело.
– Это Бесси меня нарумянила, мне с каждым днем хуже, – безапелляционно заявила Мод.
Дональд набрал в грудь воздуха:
– Мама, я понимаю, что ты болеешь, но нам нужно кое-что обсудить.
– Ты имеешь в виду брак твоей сестры с этим мерзким французишкой? Отец перевернулся бы в гробу.
Дональд вспомнил отца, добрейшего, мягкого человека, и представил, как бы тот обрадовался, что Селина, пережившая такое горе, нашла хорошего любящего мужа.
– Что сделано, то сделано, мама, мы не в силах ничего изменить. Селина – взрослая, она имеет право принимать решения.
– Если ты не согласен, зачем едешь на их жалкую свадьбу? Мне совершенно точно известно, что там не появится ни один приличный человек.
– Мама, она моя сестра. И если честно, мне нравится Генри. Он любит Селину и сумеет позаботиться о них с Элинор.
– В таком случае что же ты хочешь со мной обсуждать? – переменила тему Мод.
– Мама, мы в отчаянном положении, и если я не предприму что-то немедленно, дом в буквальном смысле упадет нам на голову. Не говоря уже о том, что банк просто отберет у нас поместье за долги.
