– Да, вы правы, – согласился доктор Трефузис, – а жаль, интересно было бы узнать больше. Все, что дает беднякам бесплатные средства лечения, – несомненно, хорошо. Продолжайте ваш благородный труд.
– Да что же это такое, я тебя практически не вижу, ты постоянно занята своими актами милосердия! – сказал Дональд как-то в конце августа.
Вайолет должна была со дня на день вернуться из Нью-Йорка, поэтому он «уехал в Лондон» и жил с нами.
– Мне есть чем заняться, и я люблю помогать людям, – ответила я.
– Знаю, – сказал он, с аппетитом уплетая приготовленное мной жаркое. – Зимой будет труднее, правда?
– Шеба – сильная и хорошо знает дороги. Справится, даже если снова заметет.
– Надо провести сюда телефон. У нас будет постоянная связь, да и сельчане смогут позвонить с почты, если ты срочно понадобишься.
– Ты очень добр, однако телефон – вещь дорогая, а я не хочу, чтобы ты тратил на меня лишние деньги.
– О чем ты говоришь, Анни, твое содержание мне вообще ничего не стоит! Будь ты моей женой, тебе не пришло бы в голову спорить. А мы и есть муж и жена, не считая формальностей. Кроме того, ты помогаешь людям, я горжусь тобой и тоже хочу помочь.
– Хорошо, – вздохнула я, – спасибо.
– Ты так не похожа на Вайолет. – Дональд тоже вздохнул. – Она думает только о себе. Честно говоря, я с ужасом жду ее возвращения из Нью-Йорка. У нас осталась всего одна ночь. Грустно, да?
– Спасибо и за это, – ответила я, но мое настроение резко упало.
– Наверное, я смогу вырваться только через несколько дней, – предупредил меня Дональд на следующее утро. – Прощай, моя дорогая. Береги себя и нашего мальчика.
– Хорошо, – со слезами на глазах ответила я.
Я знала, что разлука продлится не долго, и все-таки было грустно, что он возвращается в другой мир и больше не будет безраздельно моим.
Хотя надвигалась новая зима, и с похолоданием пациентов стало больше, работа отвлекала меня от тоски. С тех пор как вернулась Вайолет, мы с Дональдом виделись значительно реже. Людям показалось бы странным, если бы он слишком часто отлучался из дома, прожив полгода в разлуке с женой. Он заезжал при любой возможности: бывало, по дороге в Лондон на вечеринку или званый ужин.
Приехав однажды декабрьским вечером, Дональд выглядел измученным и усталым, в глазах плескался страх.
– Что случилось? – спросила я.
– Есть новости, – сказал он, тяжело опускаясь на стул.
– Плохие?
– Для всех – нет, для тебя, Анни, боюсь, что да. Я хотел сказать тебе прежде, чем ты узнаешь от кого-то другого. Здесь у нас любой слух распространяется, как лесной пожар. Уверен, большинство слуг уже знают.
– Так говори, – потребовала я, не осмеливаясь даже думать, что это может быть.
Дональд набрал в грудь воздуха и опустил глаза в пол.
– Вайолет… ждет ребенка.
– Ясно. – Да, действительно, для всех, кроме меня, это была хорошая новость.
– Анни, тебе это неприятно?
Чего уж тут приятного! Меня огорчал, конечно же, не их будущий ребенок, а интимный процесс, в результате которого он появился. Тем не менее я пыталась сохранить остатки достоинства. Знала ведь, на что иду, соглашаясь на его предложение.
– Вполне естественно, что вы с женой хотите создать полноценную семью… и произвести на свет наследника, – сказала я, стараясь не показывать, как мне обидно. – С моей стороны глупо было бы возражать.
– Нет, не глупо! – внезапно рассердился Дональд. – Если бы ты мне такое сказала, я не знаю, как бы это пережил.
– Мне некуда деваться, так что придется пережить, – спокойно ответила я.
– Знай, Анни: я делал это из чувства долга, а не для удовольствия.
Мне хотелось верить его словам, однако от одной только мысли об этом становилось нестерпимо больно.
– А самое плохое – Вайолет плохо переносит беременность, – продолжал Дональд. – Она отменила все встречи на ближайшие несколько недель, потому что ужасно себя чувствует и не встает с постели. К несчастью, это означает, что мне придется проводить с ней все свободное время. Прости, Анни.
– Ничего, мы что-нибудь придумаем.
– Меня не покидает ощущение, что моя жизнь с Вайолет – сплошной обман, – с несчастным видом произнес Дональд.
– Мы не можем ничего изменить, так что смирись, – сказала я.
Мне самой было не по себе от таких новостей, и я не собиралась его утешать.
– Да. – Он виновато посмотрел мне в глаза. – Мне пора, надо ждать доктора Трефузиса. Заеду, как только смогу.
38
Дональд рассказал мне, что доктор Трефузис не нашел у Вайолет ничего серьезного, выписал уголь и велел лежать в постели, пока не пройдет недомогание. О беременности известили пока только родителей, всем остальным решили объявить, когда пройдет двенадцать недель.
– Мать попросила навестить ее в Дауэр-хаусе, чтобы обсудить «щекотливый вопрос», так что мне надо ехать, – извиняющимся тоном сказал Дональд через несколько дней. – Бог знает, что ей нужно.
Когда он ушел, я тоже стала ломать голову, чего хочет Мод. Я отдавала себе отчет, что Мод Астбери – мой злейший враг, она только и ждет случая отобрать у меня крупицы счастья. На следующий день я уже по лицу Дональда поняла, что речь шла обо мне. Я заварила чай, и мы сели у камина в гостиной.
– И что же она сказала?
– Ходят слухи, что я слишком часто езжу верхом.
– Это в наше время преследуется законом?
– В одном направлении, – многозначительно произнес Дональд.
– Понятно. А кто распускает эти слухи?
– Деревенский пастух сказал своей жене, она – своей подруге миссис Томас, а та – Бесси, горничной матери: мол, много раз весной и летом видел меня на лошади поблизости от твоего коттеджа. Я заявил ей, что это еще не повод для сплетен, – добавил Дональд. – Я всю жизнь езжу через пустошь этой дорогой и останавливаюсь у ручья напоить Глори.
Я молчала.
– Мать раздула целую историю, заявила, что за каждым моим шагом владельца поместья пристально следят. Сказала, что Вайолет беременна и у нее очень хрупкая конституция. Что никакие сплетни не должны дойти до ушей моей жены, пока она носит под сердцем наследника Астбери. И что из простой порядочности я должен немедленно прекратить тебя навещать.
– Понимаю.
– Честно говоря, Анни, после ее слов я почувствовал себя последним подлецом, ведь это отвратительно – обманывать жену, которая вынашивает твоего ребенка.
– В данном случае твоя мать права, – сказала наконец я. – Вайолет ничего не знает. Пожалуй, она больше жертва, чем любой из нас.
