Я бросилась ему в объятия, отчаянно нуждаясь в его тепле и доверии.
– Прости меня, – шептал он, покрывая поцелуями мое лицо. – Я люблю тебя, и вина за это отобрала у меня разум… Я люблю тебя, люблю, люблю…
Раньше я знала Дональда как нежного и заботливого любовника. Но в тот вечер он нетерпеливо овладел мною на ковре в гостиной, крича мое имя, изливая в меня свое отчаяние, вину и страх.
После мы долго лежали на полу.
– Извини, – сказал он. – Боюсь, я не в себе.
– Я тоже.
– Можно остаться у тебя, Анни?
– Конечно, Дональд.
В ту ночь, лежа в его объятиях, я хотела признаться, что скоро мы с тобой покинем Астбери, но боялась, что Дональд станет меня отговаривать и моя решимость не устоит. Глядя на спящего, я вновь услышала пение, громкое и явственное. Оно предвещало близкое несчастье, а я убеждала себя, что духи всего лишь оплакивают гибель нашей любви. Еще несколько дней – и мы с Дональдом расстанемся навсегда.
На рассвете он встал, оделся и сказал, что нужно вернуться пораньше, пока слуги не заметили отсутствия хозяина. Я спустилась его проводить. Он с нежностью прижал меня к груди, и я в последний раз услышала, как бьется его сердце.
– Прощай, Дональд, – сказала я, гладя кончиками пальцев его лицо, стремясь навеки запечатлеть любимые черты.
– Я люблю тебя, Анни. – Он взял меня за подбородок и посмотрел в глаза. – Всегда помни об этом.
Я смотрела, как он уходит, с трудом подавляя желание броситься вслед. Хотя мое сердце разрывалось от боли, я знала, что должна найти в себе силы отпустить любимого.
Следующий день я провела в каком-то оцепенении, складывая в чемодан наши нехитрые пожитки. Я решила снять комнату в Лондоне и отнести жемчуг в ювелирный квартал, а на вырученные деньги купить билет в Индию.
Утром раздался громкий стук в дверь. На пороге стояло двое полицейских.
– Миссис Анахита Прасад?
– Да, – спокойно ответила я. – Чем могу помочь?
– Вы арестованы в связи со смертью леди Вайолет Астбери. Вы имеете право хранить молчание, но если во время допроса вы не упомянете фактов, которые впоследствии будете использовать в суде, это может повредить вашей защите, понимаете? Вы должны проехать с нами в полицейский участок.
41
Лишившись дара речи, я смотрела на полицейских с таким видом, словно они выжили из ума.
– Пойдемте, миссис Прасад. – Один из них схватил меня за руку и потянул к двери. – Давайте не будем поднимать шум.
Его грубость вернула мне голос.
– Наверху спит ребенок. Я должна взять его с собой.
– Не беспокойтесь, за ним кого-нибудь пришлют.
– Нет! – закричала я, вырываясь. – Я не могу оставить его одного! Я заберу его сейчас!
Забыв о вежливости, они вдвоем схватили меня за руки и поволокли к выходу, затем бросили в машину и увезли от тебя.
Дальше все как в тумане. Возможно, я подсознательно старалась отгородиться от страшной реальности. Но мне кажется, что, когда мы проезжали мимо деревни, я видела Дональда верхом на Глори. Повернувшись назад, я что было сил закричала ему:
– Мо! Там остался Мо!
Грубая мужская рука закрыла мне рот.
И все это время у меня в ушах звучало пение.
После предъявления обвинений меня отвезли в тюрьму Холлоуэй – место, которое невозможно вообразить даже в самых страшных кошмарах. Помню ледяной холод, стекающую по сырой стене камеры дождевую воду и раздававшиеся отовсюду истошные крики несчастных душ, испытывающих невыносимые телесные и нравственные мучения. Первые дни я не могла думать ни о чем, кроме тебя, Мо; влившись в безумный хор, я с рыданиями и стонами повторяла твое имя. Я умоляла всех, кто заходил в камеру, узнать, что с тобой. Мысль о том, что ты, беспомощный кроха, остался один в коттедже на пустоши, отравляла каждую секунду моего существования.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем ко мне пришла первая посетительница. Возможно, всего несколько дней, но мне – матери, оторванной от ребенка, – они показались вечностью.
Селина вошла в темную комнату для свиданий как ангел милосердия; я упала на колени и заплакала, обхватив руками ее лодыжки.
– Слава богам, ты здесь! Я не знаю, что с Мо!
Тюремщик оттащил меня от Селины и усадил на стул, предупредив, что, если я еще раз попытаюсь к ней прикоснуться, мне свяжут руки.
– О, Анни… Я… – Селина тоже расплакалась. – Мне так жаль… так жаль…
– Не беспокойся обо мне, прошу только, найди моего сына, – с трудом выговорила я.
– Милая, милая Анни…
Я знала, что нужно сдерживаться и не впадать в истерику, иначе не смогу объяснить ей, чего хочу.
– Селина, ты знаешь, где Мо? Наверное, он до сих пор в коттедже у ручья. Когда меня увозили, я видела Дональда, но он мог меня не услышать. Пожалуйста, поезжай туда и посмотри. Мо один, напуган и может умереть с голоду.
Я вновь разрыдалась, уронив голову на руки.
– Извини, Анни, мы с Генри были в Европе, вернулись в замок несколько дней назад. Я получила обе телеграммы и сразу выехала в Англию. Я не могу прийти в себя. Какая трагедия… как ужасно…
– Пожалуйста, поверь: я не убивала Вайолет. Ее нельзя было спасти. Доктор Трефузис тоже был там. Я не давала ей ничего, что могло бы навредить.
– Я верю, что ты старалась ее спасти, Анни, – сказала Селина.
– Да, клянусь. А что с Дональдом? Как он?
– Боже, Анни, тебе ничего не сказали?
– О чем ты? Ко мне никто не приходил с тех пор, как я попала в это ужасное место.
Селина приложила руки к вискам.
– Анни, мне очень жаль… Дональд, должно быть, поехал в коттедж, чтобы забрать Мо… Господи, как я могу сказать…
– Селина, я хочу знать правду!
– Анни, никому не известно, что произошло… Дональда с Мо нашли у ручья. Наверное, Глори споткнулась и сбросила их… Когда их нашли, Дональд уже… был мертв. Он ударился головой о камень и умер мгновенно. А Мо… Говорят, Мо упал в ручей… и… утонул.
Я посмотрела на нее, как на безумную.
– Ты хочешь сказать, что мой сын мертв? И Дональд тоже? Ради бога, скажи, что это ложь, Селина… ради бога…
– Нет, Анни, мне ужасно жаль… Я…
Стены содрогнулись от глубокого гортанного крика, и я упала на пол. Лицо Селины исказил ужас. Надзиратель поднял меня и потащил по коридору.
– Выйдешь, когда успокоишься, – сказал он, швырнув меня в камеру.
В ушах стоял непрекращающийся вой, и лишь не скоро я поняла, что он исходит из моей груди.
