— Ты уже продал часы?
— Нет!
Негр от души рассмеялся.
— Я слышал, как ты сел в лужу с американцами. Надеюсь, у тебя найдется что-нибудь заслуживающее внимания, обязательно буду следить за аукционом! — Джоффри помолчал. — Это будет мощный выброс, Миша. Ты освободишься от всего барахла, на котором так усердно проставлял логотип Live Project Incorporated. Но для того, чтобы ты это пережил, нужно вытравить его у тебя из мозгов.
— Это моя работа и моя жизнь.
— Даже для твоего отца наш холдиг не был жизнью, лишь детищем. Любимым, лелеемым — бесспорно. Но не жизнью. А твоя жизнь… Я мог бы спросить, зачем ты живешь, но это будет нечестно. Ты кощунственно несчастен и это самый тяжкий из грехов.
— Джоффри, я ценю и уважаю ваше внимание. Это неожиданно и приятно. Но не уверен, что сейчас я в состоянии поддержать ваше намерение сделать мою жизнь лучше.
— Ты действительно думаешь, что я зашел сегодня лишь для того, чтобы попытаться сделать твою никчемную жизнь лучше?!
Михаил промолчал.
— Миша, мы птицы разного полета. Если синицу подбили или она выбилась в полете из сил, ничто не остановит ее падения. Но если эта синица упадет на крыло альбатроса, он даже не заметит, что тащит на себе пассажира.
— Я не выхожу лишь потому, что мы едем на скорости двести километров в час, и я не понимаю, как умудряемся в таком потоке никого не задевать.
— Ты не выходишь лишь потому, что боишься увидеть при следующей встрече заявление об уходе.
— И вы собираетесь спасать меня против моей воли?
— Спасать тебя? Ха! Я поставил на тебя двести баксов. Я спасаю свои двести баксов!
Михаил, глядя на дорогу, в очередной раз отклонился и, прикрыв веки, отвернул лицо.
— Расслабься…
Михаил знал, что у Джоффри есть свой клуб, и он играет в нем по вечерам на саксофоне. Конечно, совершенно не обязательно было покупать себе клуб, чтобы играть в нем на саксе, но подобный образ действий и делал Джоффри тем, кем он являлся.
Сейчас здесь было темно и тихо, со столов торчали кривые ножки перевернутых стульев, создавая впечатление непроходимого бурелома. Было достаточно прохладно. Охранник, впустивший хозяина и его гостя, спросил, не нужно ли подсобить. Джоффри отмахнулся и включил свет в баре.
Михаил погрел дыханием ладони и снял стулья с одного из столиков.
— И еще с этих двух, тогда! — обернулся Джоффри, указав на столики между выбранным Михаилом столом и сценой. Гость продолжил снимать стулья. — Слушай, а сними все тогда! — придумал Джоффри, — а то скоро придут девочки, начнут громыхать. Оно надо?
Михаил остановился на мгновение, осмотрев зал. Посмотрел на шаманящего у барной стойки негра и, насмешливо покачав головой, принялся за работу. Когда он, наконец, сел, Джоффри поставил на столик два бокала — перевернутых конуса с оливками на дне. Ольга любила мартини, но не ела оливок. Воспоминание о ней свободно перетекло к вопросу Анны: «Что вы от меня хотите, Михаил Юрьевич?» Михаил поднял взгляд на негра, но тот опередил его:
— Согрелся?
— Да, — усмехнулся президент, — Джоффри, вы же знаете, что я не пью.
— Давай договоримся, Миша, здесь и сейчас правила устанавливаю я. Это мое заведение, твое мы покинули двадцать минут назад. Так что я не спрашиваю, а ты не споришь.
— Мягче растаявшей шоколадки, — вспомнил Михаил.
— Что?
Михаил выпил мартини и пояснил:
— Петр сказал на днях, что я стал мягче расплавленной шоколадки. После корпоратива он… уйдет.
— Из твоей жизни?
— Да.
— Хочешь об этом поговорить?
— Нет.
— Я слышал, ты встречался с президентом. Как прошло?
— Как и ожидалось.
— Тебя посадят?
Михаил удивленно рассмеялся, Джоффри наполнил опустевшие бокалы.
— Почему вы так решили?
— Да, подумалось. Хотя, если бы он говорил с тобой год назад, точно посадил бы.
— Год назад было не за что.
Джоффри искренне рассмеялся:
— Миша, начни ты отстаивать это «не за что» с присущим тебе упрямством, они действительно бы рано или поздно сдались и поверили. Но то, что делается от твоего имени, делается тобой.
Михаил достал сигареты и закурил.
— А почему ты не пьешь, кстати?
— Я курю.
— Одно другому не мешает.
— Ну, я решил либо то — либо то.
— И все?
— Что все?
— Ты решил, что не пьешь и поэтому не пьешь? Просто потому что решил? Без причин? Даже в хорошей компании? Даже когда есть повод? Я думал у тебя проблемы со здоровьем из-за бурной молодости или что-то вроде того.
— Нет…
— Это же твоя жизнь, как можно не делать что-то приятное только потому, что однажды решил это не делать?
— Джоффри, вы хотите об этом поговорить? — не удержался Михаил. — У меня на столе месячные отчеты и это лишь часть того, с чем я собирался сегодня разобраться.
— За персону года, Миша! — Джоффри поднял бокал. — Ты это заслужил. Действительно заслужил.
— Спасибо, но мне это кажется издевкой чистой воды. Начиная с покушения весной, эти расправы, убытки, Океан-3, Петр… от меня даже Людмила уходит.
— Людмила тоже?
— Да.
— Хочешь об этом поговорить?
— Нет!
— Тогда за персону года! — Джоффри выпил и когда Михаил поставил свой бокал, добавил: — По крайней мере, ты еще жив.
— Вы собирались сыграть для меня, — усмехнулся Михаил.
— Ты же не слушаешь музыку, — напомнил негр.
— Ну, я и не пью…
— Точно!
Осушив еще один бокал, Джоффри на несколько минут исчез в подсобных помещениях. В это время, наконец, подъехала охрана Михаила. Они не особо церемонились с охранником Джоффри, и успокоились, лишь увидев шефа.
— Это со мной, — успокоил Михаил охранника бара.
Присев за дальним столиком, клоны и Вася растворились во мраке помещения.
— Надеюсь, ты поймешь, что для музыки не может быть или не быть времени, Миша, — Джоффри материализовался на сцене и присел на высокий стул. Единственная лампочка, освещавшая его сверху; силуэт, представший зрителям, напомнил Михаилу когда-то давно виденную у Ольги фотографию. Ей бы это понравилось, подумал он. Если бы она все еще хотела быть частью его жизни.
— Для меня это как дыхание, — продолжал Джоффри, возясь с инструментом. — И ты сейчас здесь потому, что я хочу поделиться своим дыханием с тобой, — он облизал полные губы и улыбнулся своей заразительной улыбкой. — А с кем бы ты хотел поделиться своим дыханием?
