С ресурсами, защитой и конфиденциальностью, какие могла обеспечить трансконтинентальная корпорация, пусть не напрямую, а через негласно неприкасаемого сынка профессора Королева, Вера стала человеком-лабораторией, человеком-заводом, человеком-тайной, возглавившей несуществующую — четвертую станцию LPI. Она была лицом и мозгом одного из личных проектов Михаила. Как обычно — не приносивших ни ему, ни корпорации ни копейки денег, а потому не сильно возбуждающих интерес надсмотрщиков госкорпорации.
Здесь выпускались прототипы и тиражировались технологии, наличие которых у LPI вызвало бы немало лишних вопросов. В основном оборудование составляли принтеры, хотя и для биоанализа было несколько агрегатов. Надежда на процветание в завтрашнем дне, кои обеспечивали все новые и новые рабочие модели зачастую даже не ей придуманных, а просто найденных или доработанных, а после выпущенных на полностью автоматизированном заводе еще десятком метров ниже, вселяли уверенность и гарантировали некоторую независимость LPI от политических, экономических или природных невзгод, кои в миновавшее десятилетие показали себя во всей силе.
С Верой определенно стоило считаться. И, хотя она не входила в число самых харизматичных личностей корпорации, Михаил не мог не проявлять заслуженного ею внимания, доверия и уважения. Правда, без штанов при всем своем уважении и доверии он чувствовал себя не очень комфортно.
— Мишаня, если бы мое сердце не принадлежало твоему голенастому дружку!..
— Найди мне штаны, Вер.
— Где я тебе штаны найду? Вон, халат надень. Пойдем, покажу кой-чего.
Вот ради одной этой фразы стоило навещать эту станцию и обеспечивать все потребности ее хозяйки, какими бы зачастую безумными они не казались.
В этот раз «кое-чем» оказалась вереница дистанционно управляемых серебристых шариков, больше всего походящих на восставший и объединившийся в борьбе за независимость пинг-понг-хоровод. Для демонстрации возможностей этой пугающей своей самостоятельностью могучей кучки Михаилу и Вере пришлось подняться на поверхность.
— Это не то, что я просил, — заметил Михаил, наблюдая за серебряной вереницей.
— Нет, но это неплохое дополнение, Мишань. Тебе этот самолет нужен?
— Нужен!
— А стюардесса?
Михаил подался вперед, чтобы заглянуть в лицо собеседнице.
— Да я видела ее, когда она щенка тебе подавала! Я не пытаюсь сделать из себя Гото!
— Точно? — без улыбки спросил глава корпорации. — Так что с моей просьбой? Ты же не хочешь сказать, что проигнорировала ее ради этого яичного хоровода?
— Этот яичный хоровод — вполне самостоятельное, трудноуловимое и неидентифицируемое оружие как против белковых, так и против роботов.
— Но это не то, что я просил.
Вера поджала губы.
— Вера, милая, я должен быть уверен, что ни игра в «Чапаева» нашими спутниками, ни ЭМИ или сетевые глушилки, ни снос вышек не помешают LSS вытащить меня откуда бы то ни было сразу по моей команде. Мне нужны глаза, связь и…
— Тебе нужен контроль, я помню, — подняла руку женщина. — Ладно… купи робопчел.
— Робопчел? — усмехнулся Михаил, — слушай, да это же гениально!
— Миллионов десять.
— Сделаю, — засмеялся президент и, обняв женщину за плечи, повел обратно в строение.
— Что, даже выпьешь за мои прекрасные восемнадцать? — спрашивала Вера, спускаясь в дебри комплекса.
— Ты же знаешь, что нет.
9
«Мировое турне легенды транс-микса Фио Калоре, посвященное официальному оформлению отношений со своей поисковой системой Леей Калоре, вопреки слухам начнется в декабре! Если вы еще не заказали преордер на шоу звезды, торопитесь! Места в виртуальном зале ограничены! Как сообщалось ранее, Фио Калоре не планирует устраивать реальные встречи с поклонниками, что, впрочем, никак не помешает поклонникам повидаться со звездой на пресс-конференциях».
Они приземлились поздним утром и, выйдя из здания аэропорта, поймали такси. Александр сидел на заднем сидении и смотрел в окно. Он вылавливал из проплывающих мимо строений, деревьев и людей кусочки незнакомого и складывал из них пазл совершенно незнакомого мира. Лицо его оставалось спокойным, но если бы кто-то из прохожих случайно взглянул на мужчину на заднем сидении такси, то почувствовал бы тревогу, может даже испуг. Могло показаться, что этот человек вбирает в себя все что видит, выпивает глазами окружающее пространство и если задержать на нем взгляд, то можно потерять часть себя — безвозвратно. Саша же вглядывался в редкие смуглые лица неспешных итальянцев, замечал бледных и торопливых европейцев, запоминал, словно пополняя свою личную картотеку лиц.
Когда за окном показалась сверкающая серебром гладь моря, он отклонился назад. Будто сознавая, что это явление ему не вобрать в себя, он покорно отступил и откинулся на спинку.
— За эти годы ты, должно быть, растерял весь словарный запас… — посетовал Федор Иванович с переднего сидения.
— Возможно… частично… Липа переведет.
— Когда начнешь ездить по миру, наверстаешь.
Саша промолчал. Его не беспокоило то, что он, по мнению ученого, мог забыть. Его беспокоило то, что не желало опускаться в тайники памяти — лицо Ольги.
Новый дом Федора Ивановича представлял собой двухэтажную белую виллу в стороне от дороги. Александр к любому месту своего всегда временного проживания относился как человек, с появления на свет знающий, что своего дома у него не будет никогда. И все же Саше казалось, что он понимает, что именно в душе профессора породило две хмурые складки между бровями и блеск глаз.
Когда солнце склонилось к закату, Федор Иванович нашел Александра на пляже. Тот стоял в нескольких метрах от кромки воды, и даже самые настырные волны не могли прикоснуться к его голым стопам. Саша стоял прямо, руки расслабленно висели по швам, а взгляд уходил вдаль. Он пришел на пляж, собираясь искупаться, но дойдя до этого места, понял, что не станет.
Он стоял так множество раз прежде, позволяя хоть и виртуальным, но вполне ощутимым волнам набегать на стопы… всматриваясь в горизонт, недостижимость которого считал главной иллюзией природы. Ныне вода у ног была реальна, и Александр внимал величию и силе явления перед собой. Он думал о творцах и их творениях, об ошибках и ответственности, об идеалах, которые были таковыми не из-за «точного соответствия заданным параметрам», как любил повторять профессор Высоцкий, а благодаря отсутствию аналогов, уникальности.
Думая о величии человека, способного создать себе подобных, он ставил его на одну ступень совершенства с природой. Он проводил прямую аналогию между бесконтрольной и всеобъемлющей свободой природы и шокирующей готовностью человека подчинятся даже без контролирующего биочипа. Сейчас, глядя на линию горизонта, где фиолетово-оранжевое небо сливалось с серебристо-серой полоской воды, Саша в полной мере осознавал, права на что его пытались лишить и невесело усмехался над тем, что кто-то посчитал эту возможность, саму идею — правомерной.
