Выйдя, они двинулись огибать кольцо жилых построек по внешней стороне — обычный маршрут для променада сотрудников станции.
— Гил и Катя пригласили меня вечером на «поболтать», — вспомнил Михаил, доставая сигареты, — составите компанию?
— Конечно, спасибо.
В первом часу ночи президент, наконец, зашел в свою квартиру на станции. Посиделки были окрашены в мрачные тона. Миша надеялся отдохнуть с друзьями, но не получилось. Катьке взбрело в голову на днях запрыгнуть в поезд, который привозит продовольствие и устроить себе экскурсию. Ей было это свойственно с детства: как взбалмошность, так и безрассудство. Вернулась она на следующем поезде с вытянувшимся серым лицом и глазами, полными ужаса и слез.
— Но почему ты ничего не сделаешь!? — кричала она Михаилу, чуть выпив.
— Катя, ты увидела лишь один крохотный городок и это даже не Россия.
— Вот именно! Ты должен… помочь им!
— Я? Должен?! — воскликнул Михаил, — Изначально за размещение станции на этой территории была заплачена чисто символическая сумма. За это силами военных и LPI пустыня целиком (Катя, вдумайся в эти затраты!) была очищена от следов испытаний ядерного оружия и боевой техники, а так же отработавших ступеней… да вообще всего мусора! Теперь мы платим, будто стоим посреди Токио. LPI не первое десятилетие держит на плаву этот край. Мы поддерживаем как железнодорожное сообщение, так и воздушное, станция закупается полностью здесь! Мы не диктуем цены на продовольствие, а скупаем все, что они хотят и могут вырастить и произвести по тем ценам, какие они назначают. Два месяца назад из Китая пришел состав, в одном из вагонов которого доставили лампы. Катя, если мы вынуждены закупать в Китае… . если они не могут произвести даже лампочки, может, их вымирание закономерно?!
— Как ты можешь так говорить? — опешила женщина.
— Катя, тебе повезло: ты родилась в Москве и получила от родителей правильные установки. Еще нескольким миллионам девочек и мальчиков повезло так же. Остальная Россия, за редким исключением — это такой же вымирающий городок, только живут в нем не пять тысяч человек, а пятьдесят миллионов, не считая тех, кто эмигрировал после взрыва кальдеры. И мы, между прочим, еще благополучны и по уровню подключения, то есть социальным показателям, и по уровню экономики. И я им всем что-то должен?
— Миша, ты не понимаешь!
— Нет, Катя, — перебил Михаил, — я как раз понимаю. Если тебе есть что предложить конкретно, я тебя с удовольствием послушаю.
— Но это же ты с ними общаешься, с правительством — с «Русью»! Ты встречался с президентом, ты что-то значишь! Неужели они не понимают, что все — вот он предел!
— Кэти… перестань, — попытался утихомирить ее Гил.
Юлия Владимировна с интересом наблюдала, молча потягивая травяной чай, которого Катька притащила из города несколько килограмм — сколько дотащила.
— Если ты захочешь что-то изменить, тебя послушают, Миша, — продолжала Катька, — почему ты не идешь в политику, почему не пытаешься что-то делать?
Михаил, было, засмеялся, но увидев негодование на лице одноклассницы, подавил этот смех.
— Ну, хорошо, вот я в «Руси»… я современный министр! Что я должен сделать?
— Выгнать всех воров!
— Это даже рядом с выходом не стоит. Но пусть так. На их место придут новые.
— Нет, набрать честных, ответственных людей!
— Где мне их взять?
— Ну, есть же еще честные люди!
— Где? Конкретно, укажи пальцем место, где их растят.
— У нас полно честных людей! Я, ты, Юлия Владимировна, Гил!
— Ну, меня можешь вычеркнуть, милая… — пробормотала юрист без улыбки.
— Действительно, полно… — заметил Михаил. — Ну, хорошо. Вот мы набрали честных воров, что дальше?
— Миш… иди ты знаешь куда!
— В политику… ты уже послала, так послала.
— Тебе на все и всех наплевать! Наплевать на свою страну! Ты думаешь только о своих клонах, о своих компаниях и их прибылях!
Помолчав, Михаил тихо заметил:
— Катя, когда-нибудь ты поймешь, что в этом обвинении верной может быть только одна часть: либо начало, либо конец. И когда ты поймешь, что правдой стала первая часть, я перестану думать и о «Живом проекте» и о LPI в целом. Но пока верна вторая, пока я думаю о своем деле и иду вперед, мне не наплевать. Спасибо за вечер, Гил, Катя… спокойной ночи.
— Миша, почему мне кажется, что вы знаете что делать? — спросила Юлия Владимировна, когда они вышли.
— В смысле, что делать?
— Что делать, чтобы все исправить.
— Юлия Владимировна, это был тяжелый день, давайте его закончим.
— Я впервые увидела вас в кругу… друзей. Но даже среди них вы не стали более открыты и более… откровенны.
Михаил усмехнулся, оборачиваясь к спутнице. Когда-то давно он считал ее лишь функцией, но потом понял, что отец оставил для него в юридическом департаменте если не друга, то соратника. Он не стремился к дружбе и пониманию и мало кто настаивал на этом в его адрес. Тем удивительнее было внимание этой наблюдательной и неглупой женщины.
— Мы одного поля ягоды, Юлия Владимировна. Не думаю, что я менее откровенен, чем вы. Или более закрыт. Или что знаю и понимаю больше вашего.
— Поговорите со мной, Миша. Хотя бы еще немного — полчаса. Я буду жалеть об этой возможности, если упущу ее. Мы делаем сейчас противоречивые вещи, совершаем неоднозначные поступки. Мне нужно понять вас, чтобы продолжать оставаться эффективным руководителем. Мне становится все сложнее молча выполнять команды, не понимая их конечной цели.
Они остановились перед лифтом. Михаил нажал кнопку вызова.
— Хорошо. Спецподарок от корпорации: полчаса личного времени президента, — проговорил он серьезным тоном, вызвав смех спутницы.
Их разговор уложился в отведенное время, но, выходя из ее номера, Михаил не был уверен, что цель Юлии Владимировны понять его, достигнута. И все же он был благодарен ей за этот разговор, для него самого ставший возможностью выговориться.
— Так что вы хотите услышать?
— Мы говорили о политике.
— Нет, Юлия Владимировна, мы не говорили о политике, — усмехнулся Михаил. — Возможно, так показалось Катьке. Пусть так и остается.
— О чем же мы говорили?
— Об иллюзиях. В том числе моей милой одноклассницы. И предвосхищая ваш следующий вопрос, отвечу: да. Иллюзиях, что все плохо, что миром управляют политики, а они, в свою очередь, поголовно дураки и воры. С этим спорить не буду, но иного мы не заработали. Мы говорили о нищете и вымирании, и я жалею, что сорвался, признавшись, что считаю этот процесс правильным и закономерным. Но, наверное, сильнее всего я устал именно от поддержания горы иллюзий. Ежедневного, многогранного наслоения иллюзий для себя, окружающих, близких, мира. Вполне закономерно, что Катька взъелась на меня за то, что я (вспомните ваше замечание у лифта) стал на долю секунды открытие и откровеннее. Возможно, об этом после моего ухода или даже до, пожалеете и вы.
