— Эта уверенность, даже вызывающее поведение — все суть защитная реакция, помноженная на действие стимуляторов, Михаил Юрьевич. Как говорится, лучшая защита — это нападение. В крови — полный набор, никакая страховая не подпишется под Анной, если она решит отключиться.
— Она сойдет с ума? Что происходит с такими, как она?
— Мания, бешенство, маниакально-депрессивный психоз.
— Аня не похожа на человека, который не смог бы жить… без кресла.
— Вы следили за ее трафиком, Михаил Юрьевич?
— Вика, мы можем проследить трафик Анны Гороян?
— В рамках государственного и международного законодательства — нет, Михаил, — ответил поисковик в ухе мужчины.
— Хорошо, проследи, как получиться и предоставь отчет.
— Хорошо, Михаил.
Психолог задумчиво потер подбородок.
— Раз уж вы идете на априори противозаконные действия, проследите и сервисы. Наименование и качество значения не имеет, важно количество. Объем информации, которую обрабатывают ежеминутно такие мальчики и девочки, зачастую сами того не осознавая, сравнимо с работой компьютеров начала века. И высвобождение энергии для этого, психическая устойчивость перед лицом таких объемов возможна только при отсутствии необходимости тратить эту энергию на участие в социальных контрактах.
— Вика, так же наименование и количество постоянно работающих сервисов.
— Принято, Михаил. Вывожу отчет.
— Она никогда не будет такой как мы, Михаил Юрьевич. Она уже родилась другой.
— Я знаю.
— Я не имею в виду реализацию «права на ребенка», я имею в виду ее поколение, ее воспитание. Она давно подключена. И ее мать подключена.
— Я знаю.
— Сеть для нее — естественная среда. Что будет с вами или мной, если вдруг заставить нас жить под водой?
— Но она же работает сейчас в офисе, уже больше месяца почти ежедневно… ну, раз в неделю точно здесь появляется!
Доктор пожевал губы.
— С газовым баллоном и вы можете погружаться под воду.
— То есть всю жизнь на наркотиках?
Глава LPI выглядел жалко в этот момент и доктор отвел взгляд, в надежде поскорее забыть, что он вообще это увидел.
— Нет, Михаил Юрьевич. Речь не только о физической невозможности, но и об отсутствии психологической потребности. Представьте, что я предложу вам сменить пол. Резко теперь же или подводя к этому постепенно — вы в любом случае будете воспринимать это предложение как абсурд, а то и как оскорбление, более того — как угрозу вашей идентичности. Подключенцам не нужен ваш мир. В принципе не нужен. Он для них абсурден, неудобен и неприятен.
— Значит, ничего сделать нельзя? Это ваше официальное заключение?
— Мое официальное заключение — ничего делать не надо. Вырывать человека из комфортной, естественной для него среды, по меньшей мере — жестоко, а с выходом поправки о «праве на удаленный труд» еще и противозаконно.
— Но кто-то ведь вылечивался?!
— Вылечивался? — удивился корпоративный психолог. — Почему вы считаете это болезнью? Не стоит, Михаил Юрьевич… каждый человек имеет право на выбор среды и способа общения.
Возникла пауза. Михаил не хотел отпускать психолога и надежду в его лице. Доктор же не оставлял за собой права что-то советовать молодому президенту холдинга. Он знал, сколь случайно пересеклись миры младшего Королева и сотрудницы коммерческого департамента двумя десятками этажей ниже. А так же знал, что мужчина напротив готов причинить боль и себе и этой случайно образовавшейся на его пути девушке, лишь бы добиться результата, который он сам считал приемлемым. И потому доктору было совершенно не жаль Михаила Королева, несмотря на нынешнюю растерянность и безнадежность, чужеродной маской застывшей на жестком лице.
19
Глеб Саныч вытер зад снегом и поспешно натянул штаны. Забросав испражнения, старик, высоко поднимая ноги в валенках, неуклюже побежал обратно в сарай. Войдя в сравнительное тепло, он крякнул и потер ладони.
Без интереса посмотрев на сожителя, Шурик вернул взгляд к отколотому по ровной дуге, опасному, но кристально чистому стеклу, на которое выводил изображение.
— Мо-жет-по-чай-ку!? — весело отчеканил бывший хирург.
— А давайте! — делано бодро поддержал Шурик.
Глеб Саныч, что-то насвистывая, принялся подкидывать в еле живой огонь палки. Они приспособили под очаг старую плиту с выдранными конфорками, на одной из которых стоял чайник, а на другой огромная старая алюминиевая кастрюля с тающим снегом. Шурик, чьи руки, как иногда казалось хирургу, жили отдельной от головы жизнью, сам того не заметив, соорудил дымоход из плиты в окно. Они обжили этот сарай около трех недель назад, но старик видел, что Шурику здесь плохо. Хирург и сам стал неважно переносить мороз и лишения после того, как понежился в городских условиях. Почему он сам здесь, Глеб Саныч знал. А вот Шурику здесь было не место.
Будто подтверждая мысли старика, Шурик размеренным тоном зачитал заголовок новости:
— Живой проект Александр вступил в должность заместителя президента Live Project Incorporated.
Глеб Саныч поднялся от огня и, помолчав немного, тихо спросил:
— Я тебе что-то должен, чем-то обязан?
— Нет, Глеб Саныч, что вы! — взвинтился Шурик оскорбленно.
— Тогда почему ты здесь, а не там, где хочешь быть?
Помолчав, Шурик не нашел ничего лучше, как перевести тему:
— Вы лишь отчасти оказались правы. Может Санек и стремился к этому месту, но он добился главного, за что боролся — свободы!
— Свободы от чего и для чего он добился? — вздохнул Глеб Саныч, понимая уловку малого.
— От… компании? — Шурик растерянно замолчал. — Ну, он ведь, теперь свободен! Все живые проекты теперь свободны!
— Для чего?
— Ну, они теперь могут работать и получать зарплату.
— Они и так могли работать, и были обеспечены даже тем, на что их зарплаты могло и не хватать.
— У них теперь есть право делать все, что они захотят! — нашелся Шурик.
— Те, кто хотел жить свободно, сбегали и жили свободно. А для тех, кто не держался за свою жизнь, ускоренное угасание было благом. Делать, что хотят… Александр делал, что хотел, будучи живым проектом. Он добился того, чего не каждый человек способен добиться в принципе. Может ли он делать, что хочет теперь, будучи замом президента? Не стал ли он еще менее свободен?
— Он теперь не зависит от воли «Живого проекта»!
— О, да! Теперь, наверно, «Живой проект» зависит от его воли! — засмеялся старик.
— Вы вообще не верите в свободу, Глеб Саныч.
