Почти сразу за кафе начинался спуск к замерзшему Цимлянскому водохранилищу. Осмотрев раскинувшиеся в обе стороны параллельно дороге линии электропередач, беглец сплюнул и вернулся к мотоциклу. Через десять минут и это кафе осталось позади. Проезжая мимо, Петр вгляделся в стоящую за стойкой фигуру и решил, что все к лучшему. Даже если это на самом деле человек, то он конченый «придаток» и с его глаз LSS считает информацию не хуже, чем с любой из камер.
Сбавив скорость, Петр свернул с дороги и направился к пляжу. Еще несколько минут спустя он заглушил двигатель, снял шлем, с удовольствием втянул воздух и размял шею.
Подмораживало. Ночь пахла еле уловимой примесью кисловатой химии с маскирующим ее облаком озона. В нескольких километрах лежал Волгодонск, население жителей которого, включая все близлежащие городки, когда-то стало достаточным для установки озонирующих станций, по заявлениям властей — полезных для здоровья и экологии.
Открыв багажник, Петр порылся в скарбе. Прятать что-либо было глупо. Если его захотят остановить, содержимое багажника будет иметь значительно меньшее значение, чем отсутствие у него паспортного чипа. Петр не мог легально выехать из страны, но это не сильно его расстраивало: чай не Ватикан — есть, где развернуться. Он объезжал сканирующие весь поток транспорта пункты Дорожного Контроля, и избегал мест, где последняя установленная им примочка — детектор сканеров — сообщала о наличии «сканеров полного объема», анализирующих совпадение объема и состава физического тела с предоставляемой вшитым чипом информации о нем. Только эти сканеры могли вывести беглеца на чистую воду. Остальные просто не видели в Петре человека.
Встряхнув ингалятор и вдохнув дозу, Петр с минуту стоял с закрытыми глазами, а потом обернулся к водохранилищу. В животе образовалась голодная тянущая дыра, но утренней паники, противной и липкой как нехватка наркотика в крови, еще не предвиделось. Эта жуткая и постыдная паника стала для Петра неожиданностью. Никогда в жизни он не мог представить, что всего лишь сутки без еды могут породить в нем подобный страх и озлобленность. Он знал, на что пойдет ради дозы, но никогда не предполагал, что голод — обычный голод — может быть столь же разрушителен. Казалось, это дракон забытых сказок, уже давно превратившийся в прах воспоминаний; оружие против низших рас. В день побега Петр был уверен, что знает своих врагов в лицо. Теперь, проехав более тысячи километров, он обзавелся опасными врагами без лиц.
Нужно было пройтись, размять задубеневшие члены, разогнать кровь, а потом продолжить путь в поисках ночлега. Он решился бы искупаться, если бы поблизости оказалась открытая вода, но, сколько хватало глаз, водохранилище было заковано в лед. Он все еще немного прихрамывал, хотя так и не узнал, что было тому причиной: трещина в кости, просто ушиб или растяжение. Скосив взгляд в верхний правый угол, он подумал о приближении часа быка и почему-то о Михаиле. Тысячу километров он не вспоминал о друге и тут, перед замерзшей гладью водохранилища, в которое бы побрезговал входить летом, он вспомнил человека, за чьими плечами остался весь его мир, вся жизнь.
Петр взглянул в направлении города, но там темнел незастроенный подъем холма. В дальнем углу, на периферии зрения застыла карта. Он устал, хотел есть и спать. И никакие другие потребности в этот момент его не занимали.
* * *
Аня не просто поставила отрицательную доступность, она ушла в офлайн. По-настоящему. Для того чтобы это не заметили друзья и пеленгаторы, чип имитировал отрицательный доступ. Разницу между подобной имитацией и отключением от сети могли понять только подключенцы. Она была незначительна и незаметна людям вроде ее отца или Королева, но именно понимание этой разницы и являлось тестом на «синдром подключенца». Это явление перестали считать болезнью, когда Анна училась в школе. Так же, через сеть.
С минуту она лежала молча, с закрытыми глазами. Потом убрала колпак и села в кресле. В двух метрах справа, на старой кровати спала бабуля. Ее размеренное дыхание, само присутствие успокаивали, но обратив внимание на вцепившиеся в поручни побелевшие пальцы, Аня поняла, что этого недостаточно. Упрямо сжав зубы, она вылезла из кресла и прошла на кухню. Без привычного инфо-оформления квартира казалась чужой и незнакомой.
— Зачем же все отрубать?.. — прошептала Анна с укоризной, ведя ладонью по холодильнику. — Даже дикари не гнушаются навигаторами и поисковиками. Что ты хочешь доказать? Кому?
— Анюта? — в проеме двери появился отец. — Ты чего не спишь?
— Я отключилась, — прошептала Аня все так же практически беззвучно. — Мне кажется, я себя не слышу.
— Так говори громче, — пожал плечами Степан Агасович, — мать не спит, а бабушка все равно не услышит.
Анна отошла от холодильника, напоследок проведя по поверхности ладонью и породив скрип. Ладони вспотели, она чувствовала озноб и обняла себя за плечи.
— Тебе плохо?
— Да уж, бывало лучше. Сколько держится мама?
— Нисколько. Вряд ли она когда-нибудь отключалась.
— Ты скучаешь по ней?
— Почему я должен по ней скучать? Она всегда рядом. Я знаю, где она и всегда могу…
— Па! Ты прекрасно понимаешь, о чем я спрашиваю!
— Я не знал ее другой и понимал, с кем связываю жизнь.
— А когда заказывал меня, думал о том, что мне может ее не хватать?
— А тебе ее не хватает? Вы же постоянно вместе, она знает о тебе больше, чем я.
— Я не про это!
— Тихо… — Степан Агасович поднял ладонь не потому, что возглас дочери мог кого-то потревожить, а потому что ее нарастающая нервозность выдавала прогрессирующую панику. — Зачем ты мучаешь себя, что за очередной эксперимент?
Анна глубоко вздохнула, потом еще раз.
— Тебе этого достаточно? Скажи честно, пап. Тебе достаточно того, что она просто есть рядом вот так вот, как есть?
Степан Агасович нахмурился, и Анна даже без мимических анализаторов поняла, что за этой хмуростью отец скрыл вспышку боли и сожаления. Ее губы дернулись и вытянулись в линию.
— Ради чего, па?
В родных глазах блеснула влага, а потом он улыбнулся и пожал плечами. Тут же лицо разгладилось, а в голосе появились интонации, с которыми когда-то давно, еще в детстве он рассказывал ей что-то интересное. Она всегда обрывала его, раздраженно оповещая о том, что уже все прочитала, посмотрела или прослушала в сети. Но каждый раз он начинал заново: этот самолет, этот лес, вон то созвездие, ветер, высота… Он всегда знал чуть меньше, чем поисковик. Его информация всегда была окрашена неуместными эпитетами, сжирающими время воспоминаниями, неестественными по насыщенности эмоциями, не поддающимися машинному анализу аналогиями.
Он сказал всего три слова, но они вместили в себя все то, что день за днем, год за годом Анна, вопреки всем возникающим то и дело противоречиям, прикрывала и защищала. Три слова, которые она могла бросить когда-то бездумно, как поясняющую набор физических и психических активностей, гормональной окраски и социального статуса устоявшуюся словоформу. Три слова, в это мгновение объяснившие абсолютно все, что еще пять минут назад она не могла понять.
