Парень увидел, как знакомое с юности лицо, ставшее за прожитые вместе годы роднее лица отца, скривилось в искренней, не виданной ранее ярости. Старик потемнел, в сердцах ударил ладонью по столу и, поднявшись, навис над бывшим сожителем:
— Кто помоечный, ты помоечный?! Да как ты смеешь! Как смеешь!?
Распрямившись, Глеб Саныч упер кулаки в худые бока и отвернулся. Стремительно прошелся взад-вперед, замер посреди сарая.
— Ну, так, гордись этим!
— Чем?! — искренне опешил малой.
— Тем, кто ты! Кем стал, пережив все, что уготовала тебе судьба! Тем, что сохранил в своем сердце и своей душе! Тем, как относишься к окружающим, и как люди относятся к тебе. Тем, каким ценностям отвечаешь и какие ориентиры выбираешь. Гордись всем, что составляет твою личность, потому что здесь, — старик ткнул сухим коричневым пальцем в ссылку на рейтинги внутри изображения на стекле, — здесь количество особей, несущих в себе личность, критически стремится к нулю.
— Нет, Глеб Саныч, — тут же поспешил опровергнуть Шурик с присущим ему добродушием, — вы ошибаетесь, они все ничего! Просто… одинокие и… постоянно чего-то боятся.
Глеб Саныч несколько мгновений буравил малого взглядом, но постепенно его лицо расслабилось, пыл угас, а на лице расплылась улыбка. Старик тихо засмеялся, потом сильнее, с всхлипами и слезами, хлопнул себя по коленям, вытер слезы и сел на место.
— Что такое, Глеб Саныч? — поинтересовался Шурик, поддерживая веселость старого друга улыбкой.
— Бог тебя хранит, Шурик. Иди с миром с глаз моих, тебе завтра на работу.
— Да… — спохватился парень, тут же поднимаясь и зачем-то хлопая себя по карманам. — А это… может, посоветуете что?
— Доверяй себе.
— В смысле?
— В прямом! Ты просил совета? Это самый ценный совет, который я могу дать. Доверяй себе!
— Спасибо, — улыбнулся парень, растерянно пожимая плечами, — я в пятницу еще заскочу!
* * *
Очнувшись, Михаил ощутил легкий, практически неразличимый за резкими медикаментозными запахами, аромат духов. Вся грудь представляла собой сплошной пласт боли, по остальному телу расползлась тянущая слабость.
— Михаил Юрьевич!
Вася вскочил с кресла и подошел к кушетке.
— Доброе утро, — улыбнулся телохранитель.
— Мама… — прошептал Михаил.
— Лариса Сергеевна… — Вася замялся и взглянул на стену у двери, — она дома, все в порядке.
— Петр?
— Еще не нашли.
— Анна?
— Подключена дома. Она не выходила эти дни.
— Дни?
— Вам сделали операцию, Михаил Юрьевич… лучше вам врач расскажет.
— Постой, — Михаил обернулся на прикроватную тумбу и взглядом попросил подать воды. — Спасибо. Здесь была женщина. Если не Анна и не мама, то кто?
— Откуда вы знаете? — заулыбался телохранитель, но молчание шефа стерло эту улыбку. — Людмила.
— Хорошо. Зови.
— Миша, ну наконец-то! — воскликнул Марк, чья проекция образовалась у подножия кровати, как только Вася вышел за дверь, — выспался за пять последних лет?
— Сколько меня не было?
— Целых три дня! Миш, если будет желание поругаться, все сделанное врачом было одобрено мной. Ругайся со мной.
— Не пугай меня, Марк. Ты мне что-то отрезал или вставил?
— Нет, — засмеялся директор LPC, — я помню, как ты ценишь свою индивидуальность, но сердце и легкие по причине гибели склада, печатали, как и простым смертным, дешево и сердито, на принтере.
— Ясно. Больше повода «ругаться» нет?
— Ты не наседай на него, Миш, это наш лучший хирург.
— Хочешь сказать, меня оперировал человек?
— Ну, вот… не начинай! И будь с ним помягче, он немного…
— Нервный? Неуверенный в себе человек?!
— Блин. Короче не наседай. Я его очень ценю.
— Я не нервный, Михаил Юрьевич, — подал голос мужчина в дверях.
— Я вас помню, — тут же переключился Михаил на вошедшего человека, — я вручал вам подарок на последнем Дне рождения компании.
Слева высветились контактные данные, Михаил посмотрел карточку и вернул взгляд к хирургу. Тот молчал, разглядывая своего пациента ожидающим извинения взглядом.
— Прошу прощения… доктор, — Михаил пытался произнести его имя, но подавился и не смог, — спасибо за взятую на себя ответственность за мою жизнь.
— Не стоит благодарности, — удовлетворенно кивнул мужчина и подошел ближе, — хотя для меня это было большой честью.
— Есть что-то, что я должен учесть?
— Ближайшие три месяца никакого спорта и волнений. Если почувствуете малейшие неудобства, тут же вызывайте оперативника из клиники. Под малейшими неудобствами я подразумеваю малейший дискомфорт в области груди, живота, спины, рук — что угодно, задерживающее на себе внимание. И малейшие неудобства — это не приступы стенокардии; не та боль, что вы должны были чувствовать по меньшей мере несколько месяцев; не тот панический страх, от которого никуда не деться; когда кажется, что сердце отказывается работать…
Михаил понял степень ярости собеседника лишь по тому, как побелел его лоб. И за то беспокойство, столь неожиданное, искреннее и тщательно скрываемое, он был готов слушать что угодно, со смущением и благодарностью.
— … и не то чувство вины перед собой и отвечающими за ваше здоровье людьми, которое вы должны были испытывать, приказав LSS искажать передаваемые медицинские данные!
— Благодарю вас, — Михаил снова скосился на карточку и коротко зажмурился, — Перец Элевич.
Когда он проснулся в следующий раз, Вася известил о визите Людмилы. Взглянув на часы, Михаил с тревогой уточнил:
— Вась, ты хочешь сказать, что мама так и не приезжала?
— Нет, Михаил Юрьевич, — ответил телохранитель, пожав плечами.
Тут же связавшись с матерью и увидев ее лицо, Михаил успокоено засмеялся:
— Мамуль, неужели все, что нужно было сделать для избавления от твоей тотальной опеки — это поменять себе пару внутренних органов? Как ты себя чувствуешь?
— Теперь значительно лучше, сынок. Я подъеду ближе к вечеру, если хочешь.
— Если я хочу? С каких это пор ты советуешься со мной по подобному поводу? Я не задержусь здесь долго и заеду, как только выйду. Не утруждай себя, если только не возникнет непреодолимого желания проконтролировать что-то, что невозможно контролировать с помощью Вики.
— Хорошо, сынок. До встречи.
— Пока, мам.
В палате зависла тишина.
— Что бы это могло быть? — задумчиво пробормотал Вася.
