— Вы помните машину? — спросил он.
— Глеб Саныч, вы помните машину, привезшую Санька? — крикнул Шурик в проем в соседнее помещение, где предположительно находился второй бомж.
— Микроавтобус это был! — донеслось оттуда.
Александр поднялся и пошел на голос, снимая по пути наручные часы. Напрягать поврежденную руку было больно, он поморщился и зашипел.
— Их? — спросил коротко, передавая браслет старику, зашивающему свою рубаху под сквозной дырой оконного проема, больше напоминающего бойницу.
Приняв часы, старик покрутил их на свету и, не сразу сообразив, что золотистый контур на циферблате является логотипом, кивнул.
— Да, такой же был на машине.
На улице было пасмурно и свежо, накрапывало. Подойдя к выходу, Александр посмотрел в клубящуюся туманом даль. Ступил на пластиковый ящик, неуклюже зашатался и спрыгнул на землю. С досадой почесал след от комариного укуса.
Подставив лицо ветру и мелким каплям, он закрыл глаза. Прежде ему нечасто приходилось испытывать боль. Ныне она сопровождала его постоянно. Все лицо, опухшее и воспаленное, болело и саднило. Глеб Саныч вправил нос, но тот продолжал гудеть. Ломило скулы. Рука горела изнутри, пульсируя и взрываясь. Александр пытался спланировать следующие шаги, но накатывающая досада и боль мешали. Он пытался думать, но мысли не слушались. То, что он считал неприемлемым для себя в принципе, выползало на первый план — живой проект желал мести.
Он хотел прежнего, но мотивы изменились. Александр мечтал раздавить тех, кто сделал это с ним. Заставить их отплевываться собственными зубами, потерять лицо, почувствовать себя униженными. Но обернувшись в темный дверной проем полуразрушенного здания, Александр невесело усмехнулся. Волею судьбы он оказался спасенным двумя изгоями общества, стоящими на порядок ниже его, живого проекта, на социальной лестнице. По их меркам, в закончившейся с ударом ДЭШО жизни, у Александра было все, что нужно человеку. Чего же он требовал в итоге, если естественное рождение и свобода от корпорации не являлись необходимыми условиями для того, чтобы чувствовать себя человеком? Кем он хотел тогда стать? Он перестал понимать.
Позже, ближе к полудню, Александр не выдержал и спросил:
— Как вы можете так жить?
Глеб Саныч привычно сидел в дверном проеме с биноклем на коленях. Шурик грел обед: собранные вчера грибы и подкопанная на дачных участках ближайшего поселка картошка. Пахло необыкновенно вкусно, у всех троих урчали животы.
— Как «так», Саня? — добродушно спросил Шурик. Глеб Саныч на вопрос не отреагировал.
— Вы — изгои общества. Вы бесправны. Вы воруете и перепродаете. Ваши условия существования неприемлемы для цивилизованного человека. У вас нет возможности пользоваться общественными благами, медициной и образованием. У вас нет ни воды, ни электричества. Правоохранительные органы — ваш враг. Зима — ваш враг. Вы не уверены ни то, что в завтрашнем дне, но даже в том, что потолок этого сарая не обвалится на ваши головы через минуту. И вы не пытаетесь ничего изменить!
Шурик усмехнулся. Глеб Саныч чуть склонил голову набок, но продолжал молчать.
— Может, я чего-то не понимаю? — настаивал Александр, — но, кажется, даже живые проекты живут лучше и имеют больше прав, чем вы.
Шурик заржал, Глеб Саныч тоже не сдержал улыбки. С минуту они молча занимались своими делами. Потом заговорил старший:
— Вся эта шумиха вокруг живых проектов берет начало из двух серьезных заблуждений и одной не менее серьезной глупости, — проговорил Глеб Саныч и поднял бинокль, чтобы внимательнее рассмотреть действия водителя остановившейся перед мостом машины. — Заблуждения заключаются в убежденности, что понятие «человеческие права» имеет смысл в мире, выходящем за рамки государства, а свободы можно лишить на законных основаниях. Глупостью же является то, что куча народа кинулась защищать эти заблуждения по одной единственной причине: их собственные человеческие права не соблюдаются даже в пределах государства и они не чувствуют себя свободными несмотря на то, что таковыми вроде как являются. Им кажется, что если они помогут осуществить замыслы этого возомнившего себя революционером живого проекта, то в мире станет чуть больше справедливости. Но справедливости на всех никогда не хватит — это уже проверенная веками истина. Кто-нибудь всегда останется у разбитого корыта и в цепях. Правда же, Александр, заключается в следующем: все перевороты абсолютно всегда были направлены не на завоевание свободы угнетаемых, но имели конечной целью получить власть.
Александр внимательно смотрел на бомжа, неторопливо осмысливая сказанное им.
— Власть? — брезгливо поморщился вскоре.
— Брось, Саша, — продолжил Глеб Саныч ему в тон, — по земле ходят сотни, если не тысячи частных живых проектов. Мы даже не догадаемся, что человек перед нами — искусно смоделированный генетиками по заданным параметрам живой проект. В него вшит стандартный паспортный чип, и он имеет все эти высоко ценимые в твоем обществе права. И ты хочешь сказать, что когда этот парень, Александр, начал бучу за свои права, ему не предложили их поиметь и заткнуться? Не верю! И если он продолжил, то вывод один: не собственные права и свобода ему нужны, а власть, та самая, хорошо знакомая, сочная и соблазнительно прекрасная — власть!
— Пожалуйте к столу, господа! — усмехнулся Шурик, снимая кастрюлю с огня.
5
Шестнадцатого августа Юлия Владимировна доложила президенту, что дела в Манте практически улажены. Вместе с тем Михаилу стали доступны файлы с записями всех разговоров с Николаем Крышаевым и его людьми.
Во втором часу президент лично спустился на шестой этаж, где размещался отдел кадров, и отдал следующее распоряжение: подготовить дела всех сотрудников во всех офисах и на всех станциях корпорации, у кого в графе «рекомендации» значится Н.Крышаев. Директор по персоналу переспросила:
— Всех? Это не одна сотня людей, Михаил Юрьевич.
— Всех, — ответил президент и покинул кабинет.
Спустившись к проходной, Михаил под удивленными взглядами охранников вышел на улицу. Это было совершенно несвойственно президенту: желание пройтись по территории.
Огибая основное здание, Михаил шел к кампусу. Должно быть, сотрудники в это время устраивали себе обеденный перерыв. На территории было немало народу. Кто-то сидел на лавочках, кто-то неторопливо гулял по аллее. Все встречные люди затихали и вежливо здоровались.
Остановившись у подъезда кампуса, Михаил посмотрел на часы. Пробежавшись взглядом по дорожке, перевел внимание на аллею. Когда секундная стрелка сравнялась с двенадцатью, президент корпорации двинулся вперед легкой трусцой. Украдкой следившие за ним сотрудники разинули рты.
— Здравствуйте, Михаил Юрьевич, — слышалось периодически.
Михаил кивал, поглядывая на часы. Спустя ровно одиннадцать минут, Михаил остановился, тяжело дыша и кашляя.
