Объединения церквей так и не произошло, поскольку духовенство крестоносцев было готово принять его только на своих условиях. Восточному христианству было отказано в признании церковью, и в еще большей степени это проявилось на уровне государства и общества. К местным христианам относились не лучше, чем к мусульманам, евреям и самаритянам. Хотя на деле отношение к ним могло быть благосклонным, законодательство королевства в принципе не гарантировало им прав, отличных от прав покоренных народов и враждебного мусульманского населения. Королевство не осознавало своей миссионерской миссии (средневековый эквивалент «бремени белого человека»), оно было лишено духовного базиса своего существования. Оно было де-факто только хранителем святых мест. Государство просто признавало себя принадлежащим Римско-католической церкви, и речь в данном случае о самой вере не шла. Положение Святой земли как законной части наследия христианства означало всего лишь владение территорией. Крестоносцы не сделали страну христианской, им была важна доминирующая роль христианского населения в Палестине. В каком-то смысле это может рассматриваться как банкротство идеологических притязаний на Святую землю. Крестоносцы не изгнали местное мусульманское население, не ассимилировали восточных христиан. В их мирском представлении речь шла о еще одном земном королевстве, о завоевании новых земель, вместе с которыми попутно были обретены и святые места. С этой точки зрения все крестовые походы в дальнейшем были призваны обеспечить физическое выживание королевства. Неудивительно, что Бернард Клервоский считал, что смысл крестовых походов не в их целях, а в том, что кающемуся грешнику дается возможность сознательно присоединиться к походу ради искупления своих грехов.
Мы обсудили проблему создания объединенного общества с точки зрения крестоносцев. В этом контексте под «интеграцией» понимается много вещей, начиная от обращения и полной ассимиляции вплоть до постепенного вхождения в структуры государства и в общество. Конечно, это зависело не только от тех, кто готов был принять новообращенных, но и от готовности их самих, в том числе и от их желания отказаться от собственного культурного наследия. В обществе, где отсутствует плюрализм, подлинная интеграция невозможна, если не отказываются от прежних взглядов, хотя отдельные элементы отброшенной традиции могут выжить и повлиять на новую. Помимо воли и четко сформулированных намерений тех, кто решил интегрироваться, два главных фактора, как представляется, крайне необходимы для успешной ассимиляции и интеграции. Во-первых, вера завоеванного народа в превосходство культуры, цивилизации и общественных институтов завоевателей и разрыв с родной культурой, которому предшествует потеря ее способности объединять и служить жизненным эталоном. Ничего подобного с местным палестинским населением не произошло. Оно было глубоко укоренено в родной земле, в этом значительно отличаясь от кочевников, связи между которыми были более слабыми и больше подвержены внешнему влиянию. Завоеватели в основном предоставили местное население самому себе, пока оно продолжало платить налоги. Отказ от введения манориальной системы и сохранение деревенской общины с ее традиционной властью вождей означало политику невмешательства в существующую организацию общества. Не была предпринята попытка порвать с традиционными формами общественной жизни.
Поскольку в завоеванной стране преобладающим чувством среди населения была ненависть по отношению к завоевателям, в контексте нашего повествования может больше значить чувство презрения. Воспоминания представителя арабской знати писателя и полководца Усамы ибн-Мункыза, который посещал двор франков, отражают не страх или ненависть, но скорее презрение по отношению к франкам. Это не означало полного отказа от всего того, что принесли с собой франки. Весьма ценилась их военная доблесть, и просматривалась даже некоторая зависть к кодексу франкского рыцарства. Это не преуменьшало того факта, что он смотрел на них как на безграмотных варваров, для которых физическая сила – высшая добродетель. Для него религия франков представлялась презренным политеизмом, медицина – собранием суеверных представлений, а судопроизводство, с его формализмом и поединками, – смесью отживших представлений и иррациональных причуд. Этого представителя утонченной арабской аристократии вряд ли что-то могло объединять с палестинским феллахом. Тем не менее все, что он говорил о франках, находило живой отклик среди низших слоев населения, хотя они и выражали его мысли более простым языком. Покоренный народ не только считал себя ровней завоевателям, но и ощущал свое превосходство.
Не разделяя полностью субъективную критику ибн-Мункыза, можно сказать, что нет никакого сомнения в том, что встреча Запада и Востока в начале XII в. была встречей разных культур. Одна из них находилась на начальной стадии своего развития, далекой от того уровня, которого она достигла спустя два столетия, а другая была порождением высокоразвитой мусульманской цивилизации. Последняя была более достойной наследницей классической Античности, чем ее романо-германский последователь. В области философии, литературы, искусства, архитектуры, материальной культуры, технических достижений, медицины и географических знаний – не говоря уже об утонченной атмосфере мусульманского двора – Запад сильно уступал Востоку и едва ли был способен прочувствовать его превосходство. В культурном отношении крестоносцы мало что могли предложить Востоку. Мусульманское общество имело прочную институционную основу, и, несмотря на частые смены правителей, оно не собиралось уступать чужеземному давлению.
Крестоносцы были сторонниками запрета интеграции с местным населением в сфере общественной жизни и в области политики, что имело следствием упорное неприятие всего восточного мира. Многое было написано о процессе «ориентализации» или «левантизации» общества крестоносцев. Трудно избавиться от ощущения, что все эти выводы были сделаны учеными, придерживавшимися ультралиберальных и романтических взглядов. В некоторых случаях это была сознательная попытка доказать жизнеспособность колоний в Северной Африке и на Ближнем Востоке.
За два столетия (на протяжении жизни десяти поколений) тесного сосуществования колонистов и местных жителей восточная среда, несомненно, повлияла на европейские колонии на Востоке. Однако каждый факт следует рассматривать отдельно в конкретной исторической обстановке. Понятие «ориентализация» в отношении крестоносцев в такой же степени противостоит современному выражению «укореняться на новом месте», как и «левантизация». Для европейца XII в. не было ничего унизительного в том, чтобы «стать человеком Востока». Наоборот, это означало стремление выйти на тот же уровень цивилизации и культуры, что был значительно выше его собственного. Изысканность противостояла грубости, комфорт и роскошь – примитивному быту, широта взглядов и развитое эмпирическое и спекулятивное знание на бескрайних просторах мусульманского мира – невежеству и местничеству, пытливый интеллект – учению Библии и Отцов церкви. Во всех этих явлениях крылась реальная «угроза» ориентализации.
Мы наглядно объяснили объективное значение этого понятия, абстрагировавшись от конкретного времени и места, но у европейцев той эпохи было диаметрально противоположное мнение, и у них были совсем иные критерии. В основе шкалы их ценностей лежала вера в превосходство их религии и нации, не говоря уже о своем особом месте в мироздании. Если рассуждать в таких категориях, то было легко обнаружить у жителей Востока изнеженность, грех роскоши, отсутствие достоинства, склонность к пустым размышлениям и потворство темным силам с целью овладеть природой, все те пороки, что противны явленной истине Евангелий. Существует достаточное количество текстов, иллюстрирующих подобное отношение. Наиболее известно собрание гневных обличений епископа Акры Жака де Витри. И он далеко не единственный свидетель. Что касается «левантизма» в его современном уничижительном значении, латинские учреждения были тем самым местом, где родилось это явление. Однако скорее оно было характерно для низших слоев общества крестоносцев.
