В итоге крестоносцы просто повторяли зады. Постоянный приток иммигрантов в XII в. и большие военные экспедиции действовали как духовный растворитель на любые процессы смешения Востока и Запада. Колонии не создали достаточно прочную культурную сеть, чтобы захватить в нее волны новых поселенцев и ассимилировать их. Каждый новый крестовый поход и каждый новый иммигрант укреплял западный элемент и обеспечивал его постоянство. Это может объяснить, почему в XIII в. слышатся новые примирительные голоса в отношении ислама. В этом столетии почти иссяк приток мигрантов и прекратились крупные крестовые походы.
Даже выборочный процесс частичной ассимиляции для многих прибывших из Европы, да и для некоторых современных историков, представлялся как вырождение нации. Верно и то, что другие историки видели этот процесс в положительном свете, как начальный этап поглощения и слияния, явление, никогда не имевшее место и о котором крестоносцы и не помышляли. Есть много правды и верных наблюдений в высказываниях образованного мусульманина Усамы ибн-Мункыза: «На франках тяготеет проклятие, этот народ не сообщается ни с каким другим, кроме как представителями собственного племени». Можно было ожидать, что это чувство отторжения было сильнее среди вновь прибывших – участников крестовых походов, пилигримов или простых иммигрантов, чем среди тех, кто жил в стране. Тот же самый мусульманский автор замечает: «Некоторые франки уже освоились на новом месте и давно общаются с мусульманами. Они гораздо лучше тех, кто недавно прибыл из франкских земель. Но они составляют исключение из общего правила». Какой можно сделать вывод из этого. Буквально это означает, что в стране было постоянно больше вновь прибывших. Этот факт трудно признать или опровергнуть. Однако возможно предположить, что в XII в., когда шла постоянная миграция, именно так и было. Но так или иначе, мусульманскому наблюдателю, хорошо знавшему общество крестоносцев, оно казалось неспособным воспринять ассимиляцию.
Некоторые области ревниво охранялись от возможного влияния местной культуры и оставались исключительно европейскими. Здесь был представлен весь спектр различных общественных институтов и административных органов, существовали свои правила поведения для различных классов общества крестоносцев. Все общественные институты и органы управления были европейскими, и все было направлено на то, чтобы создать европейское общество. Хотя некоторые аспекты материальной культуры менялись, но интеллектуальная, артистическая, общественная и политическая атмосфера совсем не были подвержены внешнему влиянию, за исключением имевших место отдельных случаев, на всем протяжении двухвекового сосуществования. Демаркационная линия между областями открытыми влиянию местной культуры и закрытыми определялась представлениями крестоносцев о том, чем они есть в своих собственных глазах. Все те черты, что свидетельствовали об идентичности крестоносцев, не должны были подвергнуться чужеземному влиянию.
Преднамеренное создание и сохранение подобных барьеров могло иметь далекоидущие последствия. Не повлияло ли это в некоторой мере на отношение крестоносцев к собственному наследию? Все их политические и общественные институты, их военная организация и некоторые аспекты их художественного творчества были пропитаны сильным чувством традиционализма. Несмотря на постоянные связи с Европой и даже ощущение того, что они ее часть, они неохотно и с запозданием перенимали все изменения в ее развитии. Казалось, они лелеяли анахроничный образ Европы, присущий ей на рубеже XI в. Этот глубоко укорененный традиционализм был, возможно, результатом нескольких факторов. Первый и самый важный – ощущение того, что они были новым отпрыском, которое характерно для многих колониальных обществ и которое вызывало чувство неполноценности и потребность следовать сложившемуся порядку вещей, принять как должное нравы предков и родной земли. Такое отношение могло измениться только в том случае, если все подавляющий чужеродный элемент становился доминирующим и вытеснял существовавшие эмоциональные связи новыми обязательствами и благочестивыми намерениями. На такие изменения могла решиться элита, до некоторой степени интеллектуальная, настроенная более оптимистично и решительно, которая желала освободиться от существовавших связей и действовать по-новому. Но ни один из этих факторов не присутствовал в королевстве крестоносцев. С самого начала и до конца доминирующее положение в обществе и культуре занимал французский элемент, достаточно сильный, чтобы подавить все остальные в обществе иммигрантов. Наконец, мы уже говорили о почти полном отсутствии интеллектуальной элиты в королевстве.
На фоне всех этих факторов наше отношение к восточному обществу могло бы, по крайней мере, выявить его характерные черты. Общество, которое возводит барьеры на пути всего нового и инородного, обречено к еще большей изоляции и замкнутости в своем собственном наследии, которое становится священным и неприкосновенным. Неприятие инноваций приводит к окостенению собственного наследия, которое считается совершенным во всех отношениях на начальной переходной стадии. За этим следует канонизация своего прошлого. То же самое отрицание, пусть и не полное, любой чужеземной культуры находит свое отражение в скептическом отношении ко всем изменениям в своем собственном доме. Превозношение прошлого и связь с традицией, важные на определенной стадии развития нового общества, превращаются в мертвый груз анахроничных постулатов.
