Трудно сказать, в каких случаях в процессе управления страной король выступал как верховный правитель, а в каких – как сюзерен. Мы можем рассматривать обсуждение крупными феодалами условий брака принцесс как их непосредственную обязанность в качестве вассалов короля давать советы своему правителю. Такие процедуры были обычны в каждом феодальном суде, где вассалы правителя обсуждали его семейные дела. Брак в королевской семье значил больше, чем обычный семейный вопрос, чем будущее какого-либо манора или замка. Любой брак на государственном уровне предполагал также заключение политического союза, имевшего важные экономические и военные аспекты. Дискуссии о таких значимых делах в Верхней палате были в действительности обсуждениями внешней политики королевства.
Взимание налогов, не имевших феодального характера, находилось в компетенции короля как суверена. Пока королевские доходы имели чисто феодальные источники, не было необходимости в особых соглашениях, поскольку все шло по заведенному распорядку. Однако это не касалось введения чрезвычайных налогов. Так, в 1 166 г., в преддверии очередной кампании против Египта, король Амори провел заседание Верхней палаты в Наблусе, на котором было принято решение (вероятно, совместно с представителями зажиточных горожан) о введении десятины на все движимое имущество в королевстве. Указ о введении еще одного не-феодального налога был принят в 1 183 г. собранием Верхней палаты в Иерусалиме, которым облагалось все движимое и недвижимое имущество, принадлежавшее каждому жителю страны, невзирая на его пол и вероисповедание. Исключительный характер этого налога требовал согласия всех, кого он касался, и тех, кто представлял горожан, то есть палаты.
Как бы ни были важны полномочия Верхней палаты, вся ее деятельность основывалась на том, что именно здесь было место встречи короля с его вассалами, здесь отправлялось правосудие. В этой роли Верхняя палата или ее законный кворум (три вассала и король) заседала постоянно. Правосудие, или, вернее, судопроизводство, представляло тогда собой более обширное поле деятельности в сравнении с нашим временем. Оно рассматривало все личные дела между вассалами короля (ratione personae) и все дела, касавшиеся владения вассалами своих феодов (ratione materie). Уголовное и гражданское судопроизводство, имевшее отношение к этим делам, также находилось исключительно в компетенции суда. Убийство, изнасилование, словесная угроза и оскорбление действием, государственная измена или оскорбление монарха (lèse-majesté) – все эти преступления рассматривались как нарушение феодальных законов, и их виновников судил сам король в Высоком суде. С другой стороны, все дела о феодальных владениях, наследовании, опеке, обязательствах, являвшихся следствием оммажа (то есть касавшихся феодального служения), также подпадали под его юрисдикцию. Более того, дела об отчуждении имущества, продаже, сдаче внаем и аренде феодов могли быть решены только в Верхней палате. В последнем случае решение суда было не просто обязывающим, но и «регистрационным», гарантировавшим права собственности обеих сторон. Письменный акт о продаже или отчуждении имущества был не больше чем aide-mémoire (памятной запиской), а не законным доказательством.
В полномочия Верхней палаты входило право судить не только королевских вассалов, но и самого короля. Это была теория чистого феодализма, как заявляли юристы крестоносцев. В действительности следов этого в истории королевства нет. Несомненно, что иск монастыря Богородицы против короны был рассмотрен королевой Мелисендой на заседании Верхней палаты. К сожалению, сохранившаяся королевская грамота не сообщает, было ли это решением суда или результатом соглашения между королевой и монахами, письменно зафиксированным судом (это было делом об отчуждении земли).
В конце XII в., когда во всех королевских судах в Западной Европе были организованы своего рода специализированные подразделения с обученным персоналом для рассмотрения различного рода дел, суд в Латинском королевстве работал по старым правилам. В структуре суда за двести лет его существования не произошло никаких изменений.
Судопроизводство вело к развитию законодательства. Характерное для Средневековья неприятие всего нового часто влекло за собой приверженность к якобы уже имевшемуся «старому закону». Не привносилось ничего нового, закон просто по-разному интерпретировали или иначе формулировали. Однако в этом случае крестоносцы были менее консервативны, чем их европейские современники. Как только было образовано королевство, оно порвало с традиционной теорией законодательства. Были приняты новые законы, хотя большинство из них относились к области прецедентного права. Решения суда создавали прецеденты, которые получали силу закона. Судебные решения создавали прецедент и получали силу закона, то есть судебное решение становилось законом. Верхняя палата, осуществлявшая правосудие, была также законодательным органом.
Несмотря на то что большая часть законов обычного права и процессуальные нормы, которые разработали в середине XIII в. Филипп Наваррский (1 195–?) и известный юрист Жан д’Ибелин, правитель Яффы, относились к прецедентному праву, законодательство начинало меняться. Имела место сознательная попытка закрепить законодательное право за королем и дворянством, потому что на новые требования обычное право не давало ответа. Административные указы принимал король, и за их неисполнение могло последовать наказание. Но даже в этом случае им оказывалось противодействие, как это произошло с гротескным распоряжением одного из Балдуинов – приказавшего убирать улицы города под угрозой штрафа. Палата граждан не была расположена выполнять этот полезный для здоровья граждан указ, поскольку решение было принято без ее согласия. С другой стороны, любое важное законодательство могла принять только Верхняя палата. Если верить поздней традиции XIII в., монархия учредила в первые годы существования королевства комитет по кодификации права. После знакомства с положением в данной области в других странах и по здравом размышлении комитет предложил свод законов для королевства. Вся эта на удивление эффективная деятельность начала XII в. в стиле политики просвещения вызывает обоснованные подозрения и заставляет вспомнить легенды о великих древнегреческих и древнеримских законодателях. С другой стороны, нет сомнения в том, что законы предлагались королевскому суду и после обсуждения принимались и копии одобренных законов хранились как «Письма Гроба Господня» в самой главной святыне королевства. Эти законы называются ассизы и имеют то же значение, что и законы в Нормандии и Англии. Существовал целый свод таких законов, по которым разбирали уголовные, земельные и гражданские дела, и они же определяли процедуру их рассмотрения. Подобная активная законодательная деятельность велась в XII в., но, видимо, в XIII в. пошла на спад. Все вместе, и законодательство XII в., и накопившиеся за сто лет прецеденты, могли быть вполне достаточны для потребностей страны, но мы осмелимся предположить, что стремление к нововведениям угасло. Дворяне все больше цеплялись за «старый закон», который стал священным и неприкосновенным. Хотя Верхняя палата и могла принять какое-либо новшество, она считала себя хранителем и защитником древних законов, обычаев и свобод.
Первостепенное значение Верхней палаты крестоносцев в качестве главного фактора управления объясняет вспомогательную роль исполнительных органов, а именно высших должностных лиц и чиновников королевства. Верхняя палата присвоила себе многие королевские полномочия, в то время как другая их часть перешла к крупным землевладельцам, которые становились все более независимыми. Это не оставляло много места для деятельности королевской администрации и объясняет тот факт, что мы не знаем о каких-либо попытках Верхней палаты контролировать знатных должностных лиц, как это было сделано, например, в Англии, в так называемой «Бумажной Конституции» 1244 г. или в Оксфордских провизиях 1258 г. Местное дворянство никогда не рассматривало занятие высших постов в качестве наследственной привилегии. В каждом поколении знатных дворянских фамилий были те, кто стремился добиться высших должностей. Но считалось, что они это делают из карьерных соображений, ведь у дворянина могли быть свои интересы и в Верхней палате, и в администрации своих собственных владений. Поэтому королевская власть могла свободно решать, кому предоставить те или иные должности, даже недавно приехавшим в королевство дворянам.
