«– Считаешь меня дурой? – рассерженно воскликнула Селфин. – Твой проклятый шар всегда добавляет что-то новое людям, причем без спроса. Всегда меняет людей по своему желанию. Я наблюдала, как он изменил моих друзей, женщин, которых я знала всю жизнь!»
«– А как же я? – осенило Харка. – Я провожу с ним много часов. Сквозь меня проходят десятки импульсов, а я ничуть не изменился».
В испепеляющем взгляде Селфин мелькнула жалость.
«– Откуда тебе знать?»
«– Потому что ничего не изменилось, – пояснил Харк, чувствуя, как сжимаются его внутренности. – Я бы заметил».
«– Не заметил бы, измени оно твой разум. Если бы это заставило тебя по-другому запомнить все, что произошло с тобой, ты бы не понял, что умер и стал чем-то другим».
– Еще как понял бы! – возмутился Харк, забыв о языке жестов.
«– Как?»
Говорить с Селфин было невозможно. Она высказывала безумные идеи, на которые было нечего возразить. Их было невозможно опровергнуть.
Неожиданно Селфин вздрогнула и уставилась на вершину скалы. Харк проследил за ее взглядом и увидел стоявшего на фоне неба Корама. Тот смотрел на них. Селфин шагнула к воде.
– Подожди! – крикнул Харк, поднял руки и стал сигналить Кораму, умоляя не спускаться, по крайней мере пока.
Но Корам, похоже, не понял и что было сил побежал вниз, пиная камни и пугая птиц. Селфин была уже на краю и, тяжело дыша, зачарованно смотрела на воду. Кулачки были судорожно прижаты к груди. Она, кажется, была готова прыгнуть, только ноги дрожали. «Она боится моря, – подумал Харк. – Она не просто решила избегать его – она боится». Хотя страх перед такими волнами казался вполне естественным.
Он рискнул сделать несколько шагов к Селфин. Она казалась едва ли не парализованной. Он видел, как тщетно она пытается заставить себя прыгнуть. «Она не сможет», – подумал он с облегчением.
«– Ты слишком близко к краю, – жестами сказал Харк, когда она оглянулась на него. – Тебя сдует! Не хочешь же ты такой глупой смерти?»
Он заволновался, видя, в какой опасной близости от края она стоит.
«– Отступи! Ты же не собираешься прыгнуть на самом деле?»
Во взгляде Селфин ясно читались отчаяние, ужас и упрямство, такое же неотвратимое, как наступление зимы. Харк оказался не прав: она повернулась и прыгнула.
Глава 23
Услышав бессвязный отчет Корама и Харка, Ригг пришла в ярость.
– Селфин прыгнула в море? – прошипела она.
– Может, излечилась? – предположил Харк; он не мог не попытаться.
– Маленькая ведьма! – взорвалась Ригг. – Корам, немедленно посылай за ней лодки! Найди и вытащи ее! Свяжи, если понадобится!
В гневе Ригг было что-то обнадеживающее. Она, по крайней мере, не сомневалась, что Селфин выживет. Харк надеялся, что Ригг права.
– Так больше не пойдет, – заявил Клай, когда Харк вернулся в Святилище с опозданием на полчаса. – Я больше не могу тебя покрывать. Что стряслось?
Разумеется, Харк заранее подготовил историю, включавшую столкновение с бродячей бандой мусорщиков. Только сегодня он рассказывал без обычного воодушевления и видел, что Клай едва его слушает.
– Каждый раз, когда ты извиняешься, это выглядит так, будто ты правда сожалеешь, – сказал Клай. – Но это не так, верно? И когда я снова и снова твержу о том, что ты можешь все потерять, я надеюсь, что до тебя наконец дойдет. Но ничего подобного не происходит. Может, мои слова падают в бездонную дыру у тебя в голове?
Тело Харка будто налили свинцом. Он снашивал людей, как туфли. Не хотел этого, но так выходило. Вот что случалось, когда подошва становилась слишком тонкой. Каждый раз он обещал себе, что теперь все будет иначе, он не упустит шанс, предложенный Вайн, Клаем и Святилищем. Но снова и снова нарушал данное себе обещание и на этот раз не мог уйти или строить планы, чем займется, когда был в шаге от изгнания. Нельзя постоянно испытывать терпение окружающих. Это его уничтожит.
– Ты весь в пыли, – устало заметил Клай. – Нельзя идти в зал в таком виде. Приведи себя в порядок, прежде чем надеть облачение.
Харк побежал в общую спальню и окунул лицо в ведро с водой, чтобы прояснить голову.
– Я не виноват, – сказал он унылым серым стенам.
Если Селфин утонула, он ни при чем. Возможно, она и не утонула. Разве Ригг не упоминала, что она хорошо плавает? Но даже если она утонула, Харк не виноват. Он пытался остановить ее. «Это не моя вина. И я больше не собираюсь об этом думать». Но, конечно же, думал. Продолжал думать о выражении ее лица на краю выступа. Помнил абсолютный ужас, хотя вся сила воли собралась тогда в ее взгляде. Джелт умел отпустить свой страх. Селфин, очевидно, не могла, но все равно прыгнула, хотя была уверена, что море поджидало, чтобы убить ее. Какой псих может заставить себя пойти на такое?
– Она не просто спятившая, – пробормотал Харк себе под нос. – Она… Frecht.
Он вдруг жутко разозлился на нее, что она не уступила, не прогнулась. Не смогла пойти на компромисс. Подобные люди обычно погибали молодыми.
Харк так резко поставил ведро, что холодная вода выплеснулась на ноги. Селфин заставила его усомниться, и он не мог отделаться от круживших в голове мыслей. Она сказала, что сердце бога превратило ее друзей в уродов и что, если она станет кем-то другим, это убьет ее и, возможно, сфера уже изменила его самого… Что, если она права?
– Не права, – пробормотал Харк.
Но что, если она права? Сама идея была дурацкой. Если бы он сам изменился, наверняка заметил бы. Да и окружающие тоже, разве нет? Вайн, или Клай, или слуги в Святилище… В самом деле заметили бы? Никто из них, в общем, не знал его. Он постоянно разыгрывал перед ними спектакль, и, может, его новое воплощение тоже способно устраивать спектакли. Даже проницательный Квест знал его не слишком долго, и между ними по-прежнему было много белых пятен.
«Джелт должен заметить, – осенило Харка. – Джелт знает меня вдоль и поперек». Но опять же Джелт уже заявил, что Харк стал куда более безвольным и покорным за время жизни в Святилище. Заметит ли он очередное изменение? Харк поплескал водой на волосы, пытаясь вымыть из них песок. Расчесал пальцами колтуны и на миг замер, коснувшись какого-то твердого выступа. Чего-то маленького, заостренного, как блюдечко… К его облегчению, Харку удалось легко отцепить его – кусочек стручка, должно быть, занесенного ветром в его волосы. Но он так перепугался, что сердце долго не унималось. Пока что он не мог посмеяться над собой и вместо этого стал поспешно ощупывать себя при слабом свете, лившемся из узких окон.
На ощупь его лицо было прежним. Во рту не прорезались новые зубы. Он осмотрел руки, ноги и все остальное, изгибаясь и заглядывая через плечо, чтобы взглянуть на спину. Ничего нового, ничего странного. Но вскоре он обнаружил, что кое-чего, наоборот, недостает.
