Я действительно не хотел огласки, потому что не знал, как на это отреагируют люди. Всем, с кем я работал, было все равно – и Берни, и группе, и Дику Джеймсу, и Стиву Брауну. По-моему, они даже радовались, что я наконец открыл для себя секс. А вне нашего круга никто и помыслить не мог, что у меня нетрадиционная ориентация. Сейчас это кажется безумием – я носил такие сумасшедшие наряды и выделывал на сцене такое… но никто ничего не заподозрил. Правда, тогда мы жили в другом мире.
В то время гомосексуализм всего три года как перестал быть уголовно наказуемым. Осведомленность общества и понимание этой темы были тогда весьма поверхностны.
Во время нашего американского турне легендарные групи
[103] той эпохи – Гипсолитейщица
[104] и Сладкая Конни из Литтл-Рок – постоянно рвались к нам в костюмерную, к вящей радости всей команды. Я же задавался вопросом: постойте, а что вы тут делаете? Надеюсь, явились не ради меня? Кто-то ведь наверняка объяснил вам, что девчонки меня не интересуют. А даже если и не объяснил? Вы только что сами видели, что на сцену меня вынес бодибилдер, и на мне при этом сверкают груды блестящих камней, миллионы пайеток, да еще перья марабу в придачу. Неужели до вас не дошло? Очевидно, нет. Так что мне пришлось научиться ловко ускользать и прятаться от девушек в туалете.
Если кого из знакомых и удивляло, что я так быстро принял решение жить с Джоном, то виду никто не подавал. Позже стало ясно, что такое стремительное развитие романа – типично мой стиль. Так уж я устроен: встречаю симпатичного парня и с ходу начинаю планировать совместную жизнь. Не будучи даже влюбленным, не говоря уж об истинной любви, я уже вижу белый забор вокруг дома и вечное семейное счастье. Позже, когда я стал по-настоящему знаменитым, такой стиль отношений создавал огромные проблемы и для меня, и для объекта моей страсти.
Я требовал от партнера, чтобы он бросил все, оставил свою жизнь и отправился со мной в турне. И заканчивалось все катастрофой.
Но это далеко в будущем. А пока что я искренне любил Джона – сильно, безоглядно, наивно, как и бывает при первой любви. К тому же я узнал, что такое секс! Конечно, в такой ситуации необходимо жить вместе, тем более что мои квартирные условия нельзя было назвать идеальными. Гей ты или не гей, но вряд ли возможно хоть как-то заниматься любовью в маминой квартире, в комнате, где на нижнем ярусе кровати, сопя, мучительно старается заснуть твой соавтор-поэт.
После моего возвращения из Америки мы с Джоном начали подыскивать квартиру. Подходящая нашлась в жилом комплексе «Уотер Гарденс» на Эджвар-роуд: со спальней, гостиной, кухней и ванной комнатой. Берни на время переехал к Стиву Брауну. В Калифорнии он тоже влюбился – в девушку по имени Максин, они вместе ездили в Палм Спрингс в тот незабываемый для меня день. Понятно, что и ему важно было найти отдельное жилье.
Маме и Дерфу я признался в последнюю очередь, через несколько недель после переезда. Никак не мог собраться с духом и страшно нервничал. Наконец решил, что самый походящий момент – вечер, в который мы с Джоном собирались в лондонский зал «Палладиум» слушать Либераче
[105]. У нас были билеты, но в последний момент я попросил Джона, чтобы он шел один, и объяснил, что мне нужно поговорить с мамой по телефону. Я сильно волновался, но разговор прошел спокойно. Она будто и не удивилась: «О, мы знаем. Мы уже давным-давно обо всем догадались». Тогда я думал, что это безошибочное материнское чутье, но теперь, оглядываясь назад, понимаю: скорее всего, им с Дерфом все стало ясно, когда они помогали вносить вещи в «Уотер Гарден» и увидели, что я собираюсь жить с мужчиной в квартире с одной спальней.
Конечно, мама не пришла в восторг. Начала объяснять мне, что я обрекаю себя на одиночество. Ее слова показались мне бессмысленными, ведь я уже состоял в отношениях. Но, по крайней мере, она не отреклась от меня и приняла спокойно мое признание. Вернулся домой Джон: по его виду я понял, что у него вечер выдался куда более напряженный. Оказывается, во время концерта Либераче объявил, что в зале находится очень особенный гость, замечательный новый певец, который непременно станет звездой: «…Я знаю, сегодня он здесь, и я прошу его встать и поприветствовать вас всех, ведь он просто невероятен… Элтон Джон!» Предполагая, что я не являю себя залу из-за застенчивости, он начал подбадривать меня, и чем дальше, тем активнее: «Ну давай же, Элтон, не стесняйся, зрители мечтают тебя увидеть! Вы же мечтаете поприветствовать Элтона Джона, леди и джентльмены? Клянусь, этого человека ждет блестящее будущее – давайте же громче похлопаем и посмотрим, удастся ли нам победить его скромность!» И по залу заметались огромные круги прожекторов. По словам Джона, Либераче проделывал этот фокус недели три подряд. Публика сперва начала проявлять нетерпение, а потом уже не скрывала раздражения моим грубым нежеланием ее приветствовать. Единственный человек в зале, знавший точное местонахождение Элтона Джона, готов был провалиться сквозь землю от стыда. В конце концов, Либераче сдался, но что-то в его манере исполнения «Венгерской рапсодии» Листа наводило на мысль о бешеной ярости.
Если не брать в расчет испорченный концерт Либераче и мое признание родителям, жизнь казалась раем. Наконец я позволил себе быть собой, исчезли страхи по поводу секса. Насколько возможно вежливо, я попросил Джона «научить меня разврату». Как и говорил Тони, Джон прекрасно знал лондонский мир геев – клубы, бары и пабы. Мы заглядывали в «Воксхолл Таверн», чтобы посмотреть на Ли Саттона, знаменитого трансвестита – «Ли Саттон, ГСМ, ССП – «грязный секс-маньяк, сплю со всеми подряд», в клуб «Сомбреро» на Кенсингтон Хай-стрит, ходили на званые ужины, устраивали их сами для друзей и других музыкантов. Однажды вечером мы были на живом концерте Нила Янга
[106], потом он зашел к нам в гости и, пропустив несколько стаканчиков, в два часа ночи решил исполнить эксклюзивно для нас свой новый еще не вышедший альбом. Нельзя сказать, что соседи пришли в восторг. Они уже поняли, что у нас вечеринка, потому как слышали душераздирающий звон: моя подруга Кики Ди спьяну врезалась в стеклянную дверь, при этом в руках у нее был поднос, на котором стояли абсолютно все наши бокалы для шампанского. Удовольствие от ночного прослушивания нового альбома Нила Янга соседи выражали весьма активно: стучали в пол рукояткой швабры и громко требовали, чтоб Нил заткнулся. Так я впервые услышал его классическую композицию Heart of Gold
[107] в уникальной аранжировке – в сопровождении фортепиано, соседских криков и стука в потолок.
