Если «авто президента» не успевало доставить меня на матч, я нанимал вертолет. Если во время игры я был за границей, то звонил в клуб, и меня связывали с радиостанцией местной больницы. Где-то на просторах Америки я сидел с радиоприемником в пустой костюмерной, и до группы долетали мои дикие крики: «Да! Мы побили “Саутхэмптон”!» Если, к примеру, мы выступали в Новой Зеландии, я слушал радио ночью, а когда время репортажа совпадало с началом концерта, откладывал начало концерта. Боже, как я все это любил! Игра, нарастающее волнение, дух товарищества, ни с чем не сравнимое чувство, что ты – часть команды, где все, от игроков до девушек, разносящих чай, работают ради одной цели. «Уотфорд» дарил мне радость, которую не купишь за деньги. Она была бесценна.
Тем не менее я не бросал купюры в бездонную яму. Вкладывался не напрасно: «Уотфорд» начал побеждать. И побеждал, побеждал, побеждал! После первого сезона мы вышли в третий дивизион. После второго – во второй. В 1981 году нас впервые в истории поставили в первый дивизион, а на следующий год назвали второй командой Великобритании. Это значило, что мы, возможно, сразимся за кубок УЕФА с лучшими командами Европы – такими как «Реал Мадрид», мюнхенская «Бавария», миланский «Интер». Именно эти цели я ставил Грэму во время нашей первой встречи. Тогда он взглянул на меня как на психа и буркнул, что с такой командой надо сказать «спасибо» и за место в четвертом дивизионе – «да у вас центрфорвард не игрок, а жираф какой-то». Но внезапно он осознал, что я говорю серьезно и собираюсь вкладываться в развитие клуба. Мы решили, что на достижение поставленных целей уйдет лет десять. «Уотфорд» управился за пять.
И вот в 1984 году мы вышли в финал Кубка Англии. Это старейший и очень престижный футбольный турнир в Британии: стадион Уэмбли, сто тысяч болельщиков. Я уже привык, что «Уотфорд» всегда выигрывает, – просто удивительно, насколько быстро привыкаешь к успеху после долгих лет поражений. Но перед началом матча меня внезапно как будто ударило: как же высоко мы забрались! От маленького зачуханного клуба, над которым все смеялись и чьи матчи не хотели смотреть – до такой вершины. Духовой оркестр заиграл Abide With Me
[147], гимн турнира, и я разрыдался прямо перед камерами Би-би-си. Позже оказалось, что это был самый яркий момент игры.
«Эвертон» победил нас со счетом два – ноль. Наверное, играть надо было чуть опаснее, и, возможно, один из их голов по правилам следовало не засчитать… Но по большому счету они выступили лучше, чем мы. Конечно, я расстроился, и все равно мы закатили роскошную вечеринку для команды: участие в турнире такого уровня – само по себе огромное достижение.
Глядя на болельщиков перед началом матча, я чувствовал себя почти так же, как на сцене стадиона «Доджерс» в Лос-Анджелесе. Как и тогда, я понимал, что это и есть главная вершина – выше уже невозможно. Так и случилось. Пару лет спустя Грэм уволился и перешел в «Астон Вилла». Вместо него я нанял Дэйва Бассета, но это не сработало. Не было «химической реакции», Дэйв не чувствовал команду. И я начал задумываться об отставке. Нет, я не разлюбил клуб, и все же, когда мы работали с Грэмом, происходило какое-то волшебство. Без него эту магию невозможно было вернуть.
В конце концов я продал «Уотфорд» Джеку Пэтчи, мультимиллионеру, разбогатевшему на автобизнесе. Семь лет спустя я выкупил солидную долю акций клуба и снова стал президентом, но уже не ради «любви к искусству», а как бизнесмен. При Джеке дела шли ни шатко ни валко, «Уотфорд» скатился во второй дивизион. Почему я вернулся? Наверное, исключительно потому, что Грэм согласился снова стать менеджером клуба. Команда играла хорошо, но все же не так, как раньше; и перед нами не стояла цель подняться на самый верх с самого дна. В конце концов, Грэм снова уволился, и я покинул свой пост. А главой совета директоров перестал быть в 2002 году.
Удивительно, но мы с Грэмом не перестали общаться. Вплоть до его смерти в 2017 году я время от времени звонил ему, и мы разговаривали о команде: как проходят игры, как работает новый менеджер. Чего бы ни достиг Грэм Тейлор в своей карьере, часть его сердца навсегда осталась с «Уотфордом».
Я горжусь нашими совместными достижениями. Но на самом деле я должен клубу «Уотфорд» гораздо больше, чем клуб – мне. Его президентом я был в самый тяжелый период жизни, в годы наркотической зависимости и душевного неблагополучия, одиночества, неудачных сделок, бесконечных проблем. И «Уотфорд» для меня оставался неизменным источником радости. Нехватку любви компенсировало отношение команды и болельщиков. Я занимался делом, к которому относился со страстью, – и это отвлекало от неправильного, чудовищного образа жизни. По известным причинам, некоторые эпизоды восьмидесятых просто выпали у меня из памяти – я не мог вспомнить, что было вчера, не говоря уже о событиях тридцатилетней давности. Но каждая игра «Уотфорда» запечатлелась в моей памяти до мельчайших деталей. Тот день, когда мы вышибли «Манчестер Юнайтед» из Кубка Английской футбольной лиги в Олд Траффорде, будучи еще в третьем дивизионе: Блиссет забивает два гола, и оба головой; наутро газеты, которые прежде никогда не писали о клубе, называют его «рокетменом Элтона Джона». Или ноябрьский вечер 1982 года, «Милк Кап»
[148] и выездная игра с «Ноттингем Форест». Тогда они обошли нас семь – три, но это была величайшая игра в истории британского футбола, и легендарный менеджер «Фореста» Брайан Клаф согласился со мной. А потом повернулся к Грэму и сказал, что никогда президент их клуба не проводил весь матч на боковой линии, как я.
В общем, если бы у меня не было футбольного клуба, бог знает, чем бы все кончилось. «Уотфорд» спас мне жизнь. И я не преувеличиваю.
восемь
Осень 1976 года я проводил в Англии, теоретически отдыхая от гастролей и выступлений, практически же занимаясь переоборудованием дома «Вудсайд». На моем участке земли в Старом Виндзоре дома стояли с начала одиннадцатого столетия. Первый, построенный для личного врача Вильгельма Завоевателя, сгорел дотла; финальный вариант возвели в 1947 году по заказу Майкла Собелла, бизнесмена, сделавшего состояние на выпуске радио- и телеприемников. Как я уже говорил, дом был в псевдогеоргианском стиле, но, занимаясь реновацией, я решил отказаться от элементов декора в духе регентства и палладианства – в пользу того, что интерьерные дизайнеры того времени в шутку называли «Поп-звезда семидесятых бесится под наркотой». Повсюду стояли автоматы для пинбола, музыкальные автоматы, медные пальмы, памятные безделушки. Лампы «Тиффани» соседствовали с ботинками от «Док Мартен» на двенадцатисантиметровой платформе – их я надевал, когда исполнял песню Pinball Wizard в фильме группы The Who «Томми». На стенах Рембрандт делил пространство с золотыми дисками и подарками поклонников. Во дворе мы разбили поле для мини-футбола, а выходя из гостиной, вы сразу оказывались на площадке для дискотек, оборудованной всем необходимым: профессиональным освещением, зеркальными шарами, стойкой диджея и двумя огромными динамиками. Одна из комнат в доме представляла собой уменьшенную копию тронного зала фараона Тутанхамона. К стереосистеме, стоящей у меня в спальне, были подключены вынесенные во двор колонки. Я просыпался, и играли фанфары, возвещая обитателям дома, что я скоро появлюсь. По мне, это было забавно, но некоторых неподготовленных гостей гром фанфар наводил на мысль, что успех ударил мне в голову так, что крыша съехала окончательно.
