одиннадцать
Состояние корта для сквоша навело меня на мысль, что, возможно, моя страсть к коллекционированию выходит из-под контроля. Этот корт очаровал меня сразу, как только я въехал в «Вудсайд», и всех своих гостей я всегда подбивал сразиться в сквош. Но в последнее время никто там не играл, потому что на площадке попросту невозможно было находиться. Вся она была завалена коробками, а в коробках лежали вещи, купленные мною во время гастролей или отдыха, на аукционах, да где угодно. Распаковать их я не мог, потому что в доме для них места не было. Свободного пространства просто не осталось. Ни одного сантиметра на стенах – везде картины, постеры, золотые и платиновые диски, грамоты в рамках. Для коллекции пластинок я отвел специальную комнату, которая теперь напоминала лабиринт – коридоры из полок от пола до потолка. Здесь хранилось все, что я собирал с самого детства, даже совсем старые пластинки на семьдесят восемь оборотов, купленные на сэкономленные карманные деньги в магазине «Сиверс» в Пиннере; на конвертах я писал чернильной ручкой «Редж Дуайт» – и прикреплял фотографии артистов, вырезанные из журналов. Комнату пришлось расширять, потому что я купил еще одну коллекцию – у продюсера радио Би-би-си Берни Эндрюса, который работал в программе «Субботний клуб» и с Джоном Пилом. В его коллекцию входили все синглы, выпущенные в Британии с 1958 по 1975 год, тысячи и тысячи пластинок. Конечно, большинство из них никуда не годились – даже в золотую эпоху поп-музыки хороших песен было значительно меньше, чем никаких. Но устоять перед таким изобилием душа коллекционера не могла. Стать владельцем всех синглов, выпущенных в Британии! Сбылась мечта идиота.
Но если б я собирал только диски! Нет, я коллекционировал все: предметы искусства, антиквариат, одежду, мебель, драгоценности, стекло. Великолепные вазы в стиле ар-деко, лампы от «Тиффани» и работы Эмиля Галле просто стояли на полу – на столах для них не хватало места, что изумляло, поскольку весь дом я буквально забил мебелью. Ходить по нему было все равно что преодолевать самый запутанный в мире маршрут, да еще и с препятствиями. Стоило поставить ногу не туда или повернуться слишком быстро – а это неминуемо, если ты пьян или под кайфом, – и какая-нибудь вещь стоимостью в тысячи фунтов оказывалась разбитой или испорченной. Мне не удалось свить уютное гнездышко, да и вообще обустроить пространство, пригодное для нормальной жизни. Приходили гости, и я постоянно напоминал им, чтобы они двигались максимально осторожно. Однажды я приоткрыл дверь корта для сквоша и всунул туда голову – больше ничего не помещалось. И ощутил нечто близкое к отчаянию. С самого детства обладание вещами приносило мне радость, но теперь я испытывал только раздражение: куда же мне девать все это барахло?
Через несколько месяцев после развода с Ренатой я принял радикальное решение. Я все продам. Абсолютно все. Каждую картину, каждую памятную вещь, каждый предмет мебели, каждый арт-объект. Всю одежду, ювелирку, все стекло, все подарки поклонников. Вообще все в доме, кроме коллекции пластинок. Я связался с «Сотбис» – недавно они провели грандиозную посмертную распродажу вещей Энди Уорхолла – и сказал, что хотел бы предложить им несколько лотов. Они тут же прислали в «Вудсайд» экспертов. Оказавшись в доме, те немного занервничали. Не знаю, что именно их поразило: или качество моих лотов (один, понизив голос, сообщил мне, что я владею самой обширной в мире частной коллекцией мебели работы Карло Бугатти), или некоторые абсолютно безумные арт-объекты. Мне нравилось думать, что я развил в себе хороший вкус к предметам мебели и искусства, но часто я не мог устоять перед откровенным китчем. Дома хранились вещи, по сравнению с которыми мои сценические костюмы казались эталоном утонченного вкуса. Например, статуя гориллы бонобо, одетая в платье эдвардианского стиля – такой подарок мне прислал один поклонник, присовокупив к нему записку, в которой объяснял, что эта скульптура символизирует бессмысленность войны. Или радиоприемник в форме куклы: одета она была в прозрачное неглиже, а переключателем радиостанций и регулятором громкости служили ее соски. Или пара кранов для ванной, с прикрепленными к ним огромными яичками из плексигласа.
Я решил оставить себе несколько оригинальных сценариев радиопередачи Goon Show
[185] с рукописными заметками Спайка Миллигана
[186] на полях – их я купил на аукционе. И четыре картины: два полотна Магритта, портрет Фрэнсиса Бэкона работы его любовника Джорджа Дайера (за этот портрет в 1973 году я заплатил тридцать тысяч фунтов, из-за чего меня все называли сумасшедшим) и еще «Читателей «Гардиан» – работу художника Патрика Проктора, которую я поместил на обложку альбома Blue Moves. Всему остальному предстояло уйти с молотка.
Хочу, чтобы вы поняли меня правильно. У меня не было ни малейшего намерения вести простую осмысленную жизнь, отречься от мира потребления и материальных ценностей. Если кому и пришла в голову такая мысль, то вот вам опровержение. Первый раз я пришел на встречу в «Сотбис» якобы затем, чтобы поговорить о будущем аукционе, и немедленно купил две картины русских авангардных художников Игоря и Светланы Копыстянских. Я не просто хотел начать новую жизнь. Я собирался полностью переоборудовать «Вудсайд». Мне надоело обитать в дикой берлоге поп-звезды – хотелось обустроить пространство так, чтобы возникло ощущение дома.
Три дня машины «Сотбис» вывозили мои вещи из «Вудсайда» на лондонский склад. Лотов было так много, что пришлось сделать четыре отдельных аукциона. Один – для сценических костюмов и разных памятных предметов, второй – для ювелирки, третий – для объектов ар-деко и ар-нуво, четвертый же назывался «разное»: сюда входило все, начиная от шелкографии Энди Уорхолла и заканчивая чемоданами и спорранами
[187], – однажды я зачем-то купил их аж две штуки.
Фотографии некоторых лотов я разместил на обложке своего нового альбома, который назвал Reg Strikes Back: после всего случившегося в 1987 году такое название показалось мне подходящим
[188]. Перед аукционом компания «Сотбис» устроила выставку – показали лишь четверть лотов, но они заняли собой практически весь Музей Виктории и Альберта
[189]. Удивительно, но эту выставку посетил бывший премьер-министр Эдвард Хит – видимо, присматривал для своей ванной комнаты краны с плексигласовыми яйцами. Аукционы имели огромный успех. Администрации даже пришлось выставить у входа барьеры – столько пришло желающих. Картины продались вдвое дороже предполагаемой цены. Вещи, которые, как я думал, поклонники покупали за гроши, уходили за несколько тысяч фунтов стерлингов. Забрали все: гориллу бонобо, символизирующую бессмысленность войны, шотландские спорраны, непристойную куклу-радио. Даже рекламные баннеры с анонсом аукциона – и те были проданы.
