Следующим шагом я арендовал в Париже студию звукозаписи и предложил группе записать новый альбом, который в итоге получил название The One. В первый день работы я минут двадцать предавался панике. Не помню точно, чего именно я боялся, – наверное, думал, что не смогу создать альбом без выпивки и кокаина. Бессмысленный страх: достаточно включить Leather Jackets, и сразу станет ясно, что все наоборот, – это с коксом и алкоголем я не мог написать нормальный альбом. На следующий день я вернулся в студию и постепенно втянулся в работу. Единственная проблема возникла с песней The Last Song. Берни написал текст об умирающем от СПИДа человеке, от которого отрекся отец, узнав, что он гей; но потом они мирятся друг с другом. Прекрасные стихи, только спеть их я долго не мог. Фредди умер совсем недавно. И я знал, что Вэнс Бак сейчас тоже умирает. Каждый раз, пытаясь исполнить эту песню, я начинал плакать. Но в итоге взял себя в руки – и спел. Позже The Last Song прозвучала в документальном фильме And the Band Played On, рассказывающем о появлении СПИДа и о борьбе с ВИЧ-инфекцией. Видеорядом к ней стали фотографии жертв этой болезни, и половину из них я знал лично, в том числе – Райана, Фредди и Стива Рубелла, владельца клуба «Студио 54».
К тому времени я уже основал Фонд борьбы со СПИДом Элтона Джона. Я и раньше участвовал в благотворительных мероприятиях, но чем дальше, тем яснее понимал, что должен замахнуться на большее. Огромное впечатление на меня произвела работа волонтером для организации Operation Open Hand, которая доставляла еду больным СПИДом в Атланте. Мы занимались этим вместе с Джоном, моим новым бойфрендом. Некоторые из тех, к кому мы приезжали, открывали двери только наполовину. Не хотели, чтобы кто-то увидел их струпья и болячки, ведь предубеждение общества против СПИДа все еще было сильным. А иногда нам вообще не открывали. Мы оставляли еду на крыльце, высовывалась рука, забирала пакет, исчезала, и дверь захлопывалась. Эти люди мучились, но страшнее всего, что умирали они с чувством стыда, в одиночестве, отрезанные от внешнего мира. Как в эпоху Средневековья, когда больных отлучали от общества. Но это происходило здесь и сейчас, в 1990 году, в Америке.
Я никак не мог выкинуть эти мысли из головы. И наконец спросил Джона, готов ли он помочь мне с нашим собственным Фондом, чьей основной задачей будет, во-первых, защита от вируса, а во-вторых, обеспечение достойной жизни тем, кто уже заражен, – помощь в таких простых вещах, как организация питания, уход за домом, транспортировка, связь с врачами и юристами. Два года Джон руководил делами Фонда, сидя за своим кухонным столом в Атланте; обязанности секретаря на себя взяла Вирджиния Бэнкс, сотрудница моего лос-анджелесского офиса. В Фонде работали всего четверо, включая меня самого. У нас не было никакого опыта, мы ничего не знали о местной инфраструктуре, но я хотел обеспечивать реальную помощь людям. Я видел много благотворительных организаций, особенно созданных знаменитостями, которые впустую тратили собранные деньги: вы становитесь фандрайзером и начинаете летать и ездить по стране за счет средств фонда. Даже сейчас, спустя почти тридцать лет, наши расходы остаются минимальными. Мы иногда проводим большие мероприятия с участием звезд, но Фонд не платит за это ни цента.
Я посвящал очень много времени развитию Фонда. В клинике меня спрашивали, чем я собираюсь заполнить те часы и дни, которые у меня отнимали наркотики: психологи называют такое время «дыркой от бублика». Я много разглагольствовал о своих наполеоновских планах: что собираюсь выучить итальянский язык, хочу даже научиться готовить. Конечно, ничего такого не произошло. Но, на мой взгляд, Фонд, который мы создали, – лучший вариант заполнения «дырки от бублика». Это поставило передо мной новые цели, никак не связанные с музыкой. Мне было чрезвычайно важно, чтобы все получилось, – настолько важно, что я выставил на аукцион свою коллекцию пластинок, чтобы собрать начальный капитал. Сорок две тысячи синглов, двадцать тысяч альбомов, даже старенькие пластинки на семьдесят восемь оборотов, на конвертах которых я с гордостью выводил «Редж Дуайт», – все это ушло одним лотом за двести семьдесят тысяч долларов, и покупатель пожелал остаться неизвестным.
Я просил всех, кто, на мой взгляд, мог как-то помочь, подключиться к работе Фонда, – бизнесменов, которые могли поделиться ценным советом, сотрудников моего американского звукозаписывающего лейбла, Роберта Ки из нашей компании «Рокет», Говарда Роуза, агента, сделавшего так много для моей карьеры в самом начале гастрольной деятельности в Америке.
К друзьям я тоже обращался за идеями. Билли Джин Кинг и Илана Клосс предложили основать Smash Hits, ежегодный теннисный благотворительный турнир – он начал проводиться с 1993 года. Звезды тенниса активно выступили за: они только что простились со своим коллегой Артуром Эшем
[197]. Охваченный азартом, я и сам рвался играть, хотя самым заметным моим достижением на корте был тот случай, когда, садясь в директорское кресло во дворе Альберт-холла, я промахнулся и плюхнулся задницей прямо на жесткое покрытие.
Еще одним очень важным мероприятием я считаю Academy Awards Viewing Party. Его нам буквально подарил Патрик Липперт, политический активист и основатель некоммерческой организации Rock the Vote. Он часто устраивал благотворительные вечеринки после вручения «Оскара», чтобы собрать средства на те или иные цели, но, после того как у него обнаружили ВИЧ, он решил посвятить свое мероприятие сбору средств для разных фондов по борьбе со СПИДом и предложил нам принять участие. Первая наша общая вечеринка состоялась в 1993 году в ресторане «Мапл Драйв», владельцем которого был Дадли Мур. Пришло сто сорок человек – столько вмещал зал ресторана, – и мы собрали триста пятьдесят тысяч долларов, что в те времена казалось колоссальной суммой. На следующий год мы провели мероприятие снова, в нем участвовало еще больше голливудских звезд – я сидел за столиком с Томом Хэнксом, Брюсом Спрингстином и его женой Пэтти, Эммой Томпсон и Принцем. Но Патрика с нами уже не было: он умер через три месяца после первой нашей вечеринки. Ему было всего тридцать пять. Как и Фредди Меркьюри, он немного не дотянул до появления антиретровирусных препаратов, которые могли бы спасти его жизнь.
За все время существования Фонд борьбы против СПИДа Элтона Джона собрал больше четырехсот пятидесяти миллионов долларов и провел множество замечательных мероприятий. На торжественном приеме, посвященном нашему двадцатипятилетнему юбилею, Арета Франклин спела вживую в соборе Иоанна Богослова в Нью-Йорке. Предполагалось, что Арета выступит годом раньше, но из-за болезни она не смогла, и концерт пришлось отменить. Она умирала от рака и уже объявила о своем уходе со сцены, но для нас сделала исключение. Ее вид потряс меня – я не был готов к тому, что она так сильно ослабла и исхудала. Я спросил, готова ли она петь, подразумевая, хватит ли ей сил на это. Она улыбнулась, кивнула и ответила: «Я больше никогда вас не подведу».
Думаю, она знала, что это ее последнее выступление перед публикой. Ей было приятно, что мероприятие благотворительное и проходит в соборе, где начиналась ее певческая карьера. Она спела I Say A Little Prayer и Bridge Over Troubled Water – и раздался гром аплодисментов. Тяжелая болезнь не затронула ее великолепный голос, она пела божественно. Я стоял возле сцены, в первый раз вживую смотрел на величайшую в мире певицу, и никак не мог унять слезы.
