В общем, эпоха трезвости открывала передо мной новые горизонты. Единственное, что никак не складывалось, – личная жизнь. Отношения с Джоном Скоттом закончились, и с тех пор у меня не было никого. Вообще никого. Я даже не подсчитывал, сколько времени уже не занимался сексом, иначе мой крик ужаса свел бы с ума всех обитателей «Вудсайда».
Потом я понял, что в моем окружении просто нет ни одного доступного гея. Отказавшись от спиртного и наркотиков, я перестал ходить в заведения, где принято было знакомиться. Вряд ли, окунувшись в знакомую атмосферу, я ощутил бы непреодолимое желание наброситься на «Водку-мартини», но проверять себя на прочность не хотелось. К тому же еще до клиники я понял, что «вырос» из клубной жизни. Уверен, музыка в парижском «Бое» звучала все так же шикарно, но рано или поздно наступает момент, когда в таких заведениях ты начинаешь чувствовать себя вдовствующей герцогиней, разглядывающей в пенсне дебютанток, прибывающих на бал.
Как-то субботним вечером я слонялся по дому и отчаянно жалел самого себя. Одним глазом смотрел футбол – «Уотфорд» прикладывал все усилия, чтобы окончательно испортить мне настроение, проигрывая со счетом четыре-один команде «Уэст Брум». Я уже смирился с перспективой провести еще один тоскливый вечер перед телевизором, как вдруг в голову пришла идея. Я позвонил в Лондон одному приятелю и изложил суть дела. Сможет ли он, спросил я, собрать небольшую компанию парней и привести ко мне на ужин? Ехать недалеко, и я, конечно, пришлю машину. Понимаю, это звучало странновато, но я отчаянно желал познакомиться с мужчиной, который не посещает встречи «анонимных алкоголиков». Даже секс мне был не так уж и нужен. Я просто хотел избавиться от одиночества.
Они приехали около семи: мой приятель и четверо парней. Объяснили, что задержатся ненадолго, потому как собирались праздновать Хеллоуин в Лондоне, но меня это не смутило. Все гости оказались симпатичными, разговорчивыми и с чувством юмора. Мы ели спагетти болоньезе и много смеялись; я уже забыл, что разговоры не всегда сводятся к моей музыкальной карьере или к прощанию с наркотиками. Единственный, кто вел себя слишком уж сдержанно, – Дэвид, парень из Канады, одетый в клетчатый жилет от «Армани». Он явно смущался и говорил мало, а жаль: мне он показался очень красивым. Позже я узнал, что Дэвид нахватался сплетен о гей-сообществе Лондона, и ему настоятельно не рекомендовали связываться с Элтоном Джоном. Разве что если он горит желанием поставить свою жизнь на паузу, получить кучу дорогих подарков и рвануть в мировое турне, чтобы затем, обычно в сопровождении личного помощника, отправиться в аэропорт и улететь обратно, поскольку Элтон встретил другого, бесится от ломки или внезапно решил жениться на женщине.
Я, конечно, мог бы обидеться, но, принимая во внимание мои прежние привычки, сплетни лондонского гей-сообщества в целом были недалеки от истины.
Наконец Дэвид решился заговорить. Оказалось, он интересуется кино и фотографией, что подарило нам тему для беседы. Я предложил пройтись по дому и посмотреть мою коллекцию фотографий. Чем дольше мы разговаривали, тем сильнее он мне нравился. Сдержанный, уверенный в себе и, судя по всему, очень толковый парень. Родом из Торонто, несколько лет назад переехал в Лондон; живет в Клэпхэме, работает в рекламном агентстве «Огилви и Матер» в районе Канэри-Уорф, и в тридцать один год уже вошел в совет директоров компании. Я почувствовал, что между нами пробежала искра, но постарался выкинуть это из головы. Новый Элтон Джон, усовершенствованный и трезвый, не собирался влюбляться в человека, с которым познакомился всего полчаса назад.
Тем не менее, провожая гостей, я попросил у Дэвида номер телефона. Стараясь держаться небрежно, предложил как-нибудь встретиться и поговорить о нашем общем интересе к фотографии. Он написал на листке бумаги телефон и полное имя – Дэвид Фёрниш.
На следующее утро я метался по дому, как тигр, пытаясь решить, во сколько можно звонить человеку, который накануне праздновал Хеллоуин. А вдруг он пошлет меня куда подальше, причем навсегда? Наконец я пришел к выводу, что полдвенадцатого – приемлемое время. Дэвид ответил. Голос у него был усталый, но, похоже, он не удивился звонку. Очевидно, моя вчерашняя просьба дать номер телефона прозвучала не так уж небрежно. Всю дорогу до Лондона его друзья хихикали и хором распевали мою песню Daniel; судя по их реакции, с тем же успехом я мог упасть перед ним на колени, вцепиться ему в лодыжки и, рыдая, не выпускать из дома, пока он наконец не сдастся. Я спросил, не хочет ли он повидаться сегодня вечером, мол, я как раз еду по делам в Лондон. Конечно, это был чистой воды блеф. Если бы Дэвид находился в Ботсване, я бы наверняка радостно воскликнул: «Неужели! В пустыне Калахари? Какая удача! У меня как раз завтра утром там важная деловая встреча!»
Я пригласил его в гости в мой дом возле Холланд-парка и пообещал заказать китайской еды. Закончив разговор, сообщил моему водителю, что планы на день изменились, и мы немедленно выезжаем в Лондон. Потом позвонил в самый лучший, на мой взгляд, китайский ресторан «Мистер Чау» в Найтсбридже. Я не знал, какие именно блюда предпочитает Дэвид, поэтому заказал все, что есть в меню.
Дэвид немного удивился масштабности доставки: блюда все прибывали, прибывали и прибывали. Когда наконец принесли последние коробочки, комната выглядела примерно так, как мой корт для сквоша в «Вудсайде» до аукциона. В остальном наше первое свидание прошло замечательно. Я не ошибся, вчера между нами действительно пробежала искра. И это было не просто физическое притяжение, а близость душ: мы начали разговаривать и уже не могли остановиться.
Но у Дэвида были веские причины не торопить события. Во-первых, ему не хотелось, чтоб его воспринимали как «нового бойфренда Элтона Джона» со всеми вытекающими последствиями – вниманием прессы, шумихой. У него своя жизнь, интересная работа, и он не хотел лишаться независимости из-за личных отношений. Во-вторых, не все знали о его сексуальной ориентации. Лондонские друзья были в курсе, но семье и коллегам он ничего не сказал и не хотел, чтобы они узнали об этом из таблоидов.
Так что первые месяцы наших отношений проходили тихо и скрытно. Мы, как говорили раньше, «встречались». Время проводили в основном в доме у Холланд-парка, по утрам в будни Дэвид ехал на работу в Канэри-Уорф, а я отправлялся на студию, или занимался продвижением только что вышедшего альбома дуэтов, или снимался в клипе Don’t Go Breaking My Heart – эту версию мы записали с РуПолом
[199].
Впервые в клипе я выглядел счастливым. Да и чувствовал себя так же. В наших отношениях с Дэвидом было нечто особенное, и поначалу я не мог понять, что это. Но потом меня осенило: первый раз в жизни я вступил в нормальные партнерские отношения, никак не связанные с моей музыкальной карьерой и с тем, что я – Элтон Джон. По субботам мы обменивались поздравительными открытками, ведь наша первая встреча состоялась как раз в субботу. И – если вы сейчас едите, лучше не читайте следующую фразу – слушали песню группы Tony! Toni! Toné!
[200] It’s Our Anniversary
[201]. Устраивали уютные ужины вдвоем, тайком уезжали отдыхать на выходные. На работу Дэвиду я звонил, представляясь вымышленным именем Джордж Кинг, под которым лежал в клинике. Такая секретность казалась мне романтичной. Тайная любовь! В прежние времена я держал чувства в тайне, только если их объект не отвечал мне взаимностью.
