И сразу взял быка за рога: нельзя недооценивать тех, кто только что пришел к трезвости. Оптимизировал бизнес-процессы и сделал финансовые накопления, начал модернизировать компанию в духе нового времени: вводить прямые трансляции, работать с интернет-медиа и социальными сетями. Я в таких делах абсолютный профан; если честно, у меня никогда не было даже мобильника. Как вы сами понимаете, меня как коллекционера не интересовали прямые трансляции: мне нравилось собирать альбомы, чем больше, тем лучше, и желательно – виниловые. К тому же, учитывая мою способность чересчур откровенно высказывать свои мнения, лезть в какой-нибудь Твиттер мне явно противопоказано: в лучшем случае это закончится полным хаосом.
А вот у Дэвида все получалось, и он собрал отличную команду. Его искренне интересовали те области музыкальной индустрии, которые у меня лично вызывали смертельную скуку. Он начал активно развивать идею создания художественного фильма на основе истории моей жизни. Эта идея, на самом деле, родилась несколько лет назад, после тех видео, которые Дэвид Лашапель сделал для шоу «Красный рояль» в Лас-Вегасе. Я хотел, чтобы художественный фильм обо мне снимался именно в такой стилистике. Да, клипы Лашапеля чересчур откровенные и жесткие, но вместе с тем фантастические и с элементами сюрреализма – а ведь именно такой и была моя жизнь. Мы попросили Ли Холла, который писал «Билли Эллиота», поработать над сценарием; мне нравилось, что получается, вот только писал он очень и очень медленно. Режиссеры и ведущие актеры появлялись и исчезали. По первоначальной задумке, режиссером должен был стать Лашапель, но его в тот момент больше интересовали занятия изящными искусствами. Предполагалось, что меня сыграет Том Харди, но он не умеет петь, а я хотел, чтобы актер именно пел, а не шевелил губами под фонограмму. Мы вели бесконечные тягомотные переговоры с киностудиями по поводу бюджета и содержания фильма. Нас постоянно просили сократить темы, связанные с наркотиками и сексом между геями, чтобы фильм получил рейтинг PG-13
[227]. Но, знаете ли, я гей и бывший наркоман и не вижу смысла в продезинфицированном кино про меня без кокаина и секса.
Одно время нам казалось, что проект обречен, но Дэвид продолжал упорно работать и в конце концов победил.
И еще у него появилась новая грандиозная идея. Насколько она грандиозна, я узнал однажды утром в Лос-Анджелесе. Дэвид вручил мне большой лист бумаги, на котором обозначил все даты, связанные с обучением Закари и Элайджи: когда начинается каждый семестр, сколько времени продолжаются каникулы, в каком году они пойдут в начальную школу, в каком в среднюю, и так далее; когда и какие экзамены будут сдавать.
– Видишь? – спросил он. – Скажи, какие именно события из жизни мальчиков ты не хочешь пропускать? Я считаю, что твой гастрольный график надо строить с учетом их расписания.
Я внимательно посмотрел на лист бумаги и понял: а ведь это – карта жизни наших сыновей! К последним обозначенным датам они будут уже подростками, молодыми людьми. А мне перевалит за семьдесят.
Я долго думал, потом сказал:
– Не хочу пропускать ничего. Ни одного события.
Дэвид поднял брови:
– В таком случае тебе придется изменить свою жизнь. Подумай о том, чтобы вообще отказаться от гастролей.
Это было очень сложное решение. Я всегда считал себя гастролирующим музыкантом, точно таким же, как во времена «Блюзологии», когда мы раскатывали по дорогам страны в фургоне, купленном на деньги Арнольда Тендлера. И я говорю это не из ложной скромности. Конечно, сегодня я уже не тот, каким был в шестидесятые, – если честно, не могу даже вспомнить, когда в последний раз приезжал на концерт в фургоне. Но мое внутреннее состояние – если хотите, самоощущение – осталось прежним. Ведь как это было тогда? У тебя запланирован концерт, ты едешь и отыгрываешь его, этим ты зарабатываешь на жизнь, потому что ты – профессиональный музыкант. И я гордился тем, что мой график не изменился, что он такой же, как в начале семидесятых. Конечно, залы, где я выступаю, больше и лучше; я останавливаюсь в отличных отелях, езжу комфортабельным транспортом и уже не прячусь в туалете от девушек-группис. Даже самые упорные из них давным-давно усвоили: на Элтона Джона их чары не действуют. Но количество концертов все то же – сто двадцать или сто тридцать в год. И сколько бы я ни сыграл, на следующий год хочу отыграть еще больше. Я даже составил список стран, в которых еще не выступал. Например, в Египте – правда, туда меня не пустили, потому что я гей.
И потом, я всегда считал, что истинное счастье – это умереть на сцене.
Но расписание Дэвида все перевернуло. Мои дети будут расти и взрослеть только один раз. И я не хочу пропустить важные моменты их роста из-за того, что выступаю в Мэдисон-сквер-гарден, или в лос-анджелесском «Стейплс-центре», или на «Тако Белл Арена» в Айдахо, да простят меня мои поклонники. Я хочу быть рядом со своими детьми, с Закари и с Элайджей, – наконец в моей жизни появилось то, что так же важно, как сцена. Или даже важнее.
И мы начали планировать прощальное турне, понимая, что оно должно стать куда более ярким и зрелищным, чем все мои прежние выступления, – прощальный светлый праздник, дань благодарности людям, которые долгие годы покупали мои альбомы и билеты на концерты.
Подготовка к турне шла полным ходом, как вдруг, во время обычного планового обследования, выяснилось, что у меня рак. Доктор обратил внимание, что в крови у меня слегка повышен уровень специфических антигенов предстательной железы, и отправил к онкологу на биопсию. Анализ пришел плохой. Я был потрясен. Странно: в далекие восьмидесятые, когда меня пугали раком горла, я не испытал такого шока – наверное, из-за того, что сейчас у меня нашли именно рак простаты. Дело нешуточное, но очень распространенное; болезнь диагностировали на самой ранней стадии, и к тому же мне повезло: мой организм быстро справляется с самыми разными хворями. У меня и раньше случались серьезные проблемы со здоровьем – но не тут-то было.
Правда, однажды мне пришлось пропустить свадьбу Дэвида и Виктории Бэкхем. Утром, играя в теннис, я почувствовал головокружение и уже в машине по дороге в аэропорт потерял сознание. Меня отвезли в больницу, проверили сердце и все остальное, а потом поставили диагноз: инфекция внутреннего уха. На следующий день утром я опять играл в теннис. Дэвид, выглянув из окна, крикнул, чтобы я остановился. Всем известно: нельзя отрывать меня от игры в теннис – вспомните инцидент из «Истерик и тиар», где я обещаю немедленно покинуть Францию и больше никогда не возвращаться только потому, что поклонник помахал мне рукой и крикнул «Йухуу!» как раз во время подачи. Только я собрался выругать Дэвида, как он объяснил, что звонили из больницы. Они ошиблись – у меня не инфекция уха, а сердечная недостаточность, и я должен немедленно лететь в Лондон, чтобы поставить кардиостимулятор. В больнице я пробыл всего одну ночь и чувствовал себя прекрасно. Жить с кардиостимулятором мне по душе: энергии только прибавилось.
