Наконец мы увидели огромный каменистый остров на реке Алдан. Вертолет сел. Мы оказались посреди великого ничто. Мы с рюкзаками за спиной весьма неизящно выпали из двери. Пилот что-то закричал нам по-русски. Огромные колеса заскользили, задев меня, еще не успевшего подняться на ноги, и стали прижимать к камням. Прежде я не летал на вертолете и снова решил, что это нормально. Но, похоже, нормальным не было и это.
Звук удаляющегося вертолета – самый запоминающийся для современного путешественника звук. С ним может сравниться лишь звук вертолета, возвращающегося спустя несколько недель. Пару минут мы привыкали к той мысли, что оказались в центре Сибири на необитаемом острове посреди реки. Затем мы заметили катер, который должен был доставить нас в лагерь в нескольких километрах выше по течению. Нас уже истощила диета из дурной пищи и водки, долгих переездов и недостаточного сна. Мы устраивались на ночлег в старинных каторжных городах, пустых школах, в лесу на земле. Постоянно сводило живот. Было сыро и холодно. Мы оказались в тысячах километрах от того места, где река впадает в Северный Ледовитый океан, и почти на таком же расстоянии от форпостов цивилизации на юге. (А всего несколько недель назад я в Оксфорде потягивал херес и читал “Кантри лайф”!)
Долго не было ясно, позволят ли мне присоединиться к экспедиции на Алдан, о которой я давно мечтал. Примерно из шестидесяти геологов поехать должна была лишь горстка. Однако переговоры в Москве принесли свои плоды, и комитет выбрал меня. В команду, подпрыгивающую на катере по волнам, вошла дюжина ученых со всего мира, в том числе Алексей Розанов из России, Син Юйшэн из Китая, Гонсало Видаль из Швеции и Ги Нарбонн из Канады. Наши неудобства искупал потрясающий вид проплывающих мимо доломитовых утесов. На солнце они сверкали, как арктический лед, а в тени изменяли цвет на темно-коричневый. Утесы (а некоторые из них достигали 50 м) были похожи на огромную, изъеденную временем стену. Их мы и приехали изучать.
Но нам подойдет не каждый. Мы осмотрели их и убедились, что породы опускаются по направлению к северу, и, значит, более древние осадочные породы, лежащие выше, раскрыты перед нами, подобно страницам гигантской книги. За три часа, двигаясь вдоль реки, мы миновали с полдюжины белых утесов. И только после этого увидели то, что искали: гряду утесов, выступающих из воды. Этот обрыв на левом берегу Алдана явно отличался от своих собратьев. Удивительный красный известняк покрывал уже знакомый нам белый доломит. Сердце екнуло. Это и есть Улахан-Сулугур.
Мы спрыгнули на берег. Мне хотелось целовать землю! Кроме того, меня сильно тошнило
[44]. Капитан заглушил мотор, чтобы сэкономить топливо (см. вкладку), и тревожно обсуждал его запасы с экипажем. (Напоминаю, это был 1990 г.) Алексей Розанов прокомментировал: “Сейчас в России все возможно – и все невозможно”. На нас обрушилась тишина сибирского леса. Мы слышали лишь плеск волн о борт и ледяной шорох ветра в верхушках деревьев. Ни пения птиц, ни стрекотания сверчков. Только тревожная, угрюмая тишина.
После небольшой передышки мы полезли на большой утес, работая молотками так, будто от этого зависела наша жизнь. По крайней мере, профессиональная жизнь от этого зависела точно. Это был удивительный момент гармонии в моей сорокалетней карьере. Всего несколько месяцев назад я оправлялся от горького спора с обычно жизнерадостным шведским ученым Гонсало Видалем. Но здесь, в палеонтологической Мекке, разногласия забылись. Всего через несколько минут мы раскололи зеленовато-серую плиту с окаменелостями: остатками брахиопод, хиолитов и первых археоциат. Мы почувствовали себя охотниками за окаменелостями, попавшими в профессиональный рай. Мелкораковинная фауна – это одно из ранних свидетельств жизни в любой точке планеты. Накануне днем мы работали выше по течению на подстилающей доломитовой породе, однако почти ничего не нашли. Но, казалось, все переменилось в этой верхней точке разреза. Окаменелости, миллиарды лет скрытые, вдруг вступили на путь перестройки, устроили одну из величайших революций в истории Земли: кембрийский взрыв. Еще раз подчеркну, что это событие по-настоящему необычное. Возможно, самое необычное в истории.
Чертов коготь
Переход от докембрия к кембрию, столь заметный в разрезе Улахан-Сулугур, – самая важная граница в истории Земли. Она гораздо важнее, чем грань между человеком и другими обезьянами, и почти столь же важная, как переход от мира до зарождения жизни к обитаемому миру. И ни одна из окаменелостей разреза Улахан-Сулугур не иллюстрирует странность кембрийского взрыва нагляднее, чем крошечное ископаемое алданотрета (Aldanotreta).
Алданотрета похожа на ноготь и выглядит не очень привлекательно. Но ее потомки до сих пор процветают на морском дне. В разрезе Улахан-Сулугур состоялся первый грандиозный выход алданотреты на сцену жизни. Многие из них почти не изменились за 530 млн лет! Пришли, увидели, превратились в известняк. Весьма вероятно, что они переживут и наш вид. Эти очаровательные существа называются плеченогими (брахиоподами).
Плеченогие на первый взгляд невзрачны. И после повторного осмотра они разочаровывают. Раньше на лекциях я подшучивал над студентами: показывал цветной слайд с плеченогим и сообщал, что это видеозапись. Они несколько минут смотрели, но на экране абсолютно ничего не происходило. Я желал проиллюстрировать факт: с плеченогими ничего особенного и не происходило. Но, парадоксально, именно пассивность привела к их ошеломительному успеху. Плеченогие подобны Клиффу Ричарду эволюции
[45].
Итак, почему алданотрета стала легендой? Во-первых, у этого плеченогого есть твердая раковина, напоминающая формой нашу ногтевую пластину. Эта раковина создавала внутреннее пространство, позволяя животному спокойно питаться. Трудно представить плеченогое без этой скорлупы, как сложно представить поп-звезду без кадиллака. Возможно, алданотрета одной из первых среди живых существ (и первой среди плеченогих) использовала внешний скелет таким образом. Без сомнения, особенностью кембрийского взрыва в первую очередь является приобретение организмами раковин или скелетов иного рода.
Вторая причина: алданотрета является одной из древнейших окаменелостей, чьи остатки можно отнести к группе современных животных
[46]. Ближайший из живых родственников этого плеченогого – небольшая овальная лингула (Lingula), обитающая у побережья Японии. Как мы увидим, многие окаменелости старше алданотреты и лингулы сохранились лишь в геологической летописи, и их трудно соотнести с современными группами. Иными словами, современный нам животный мир дебютировал еще в томмотском ярусе, в разрезе Улахан-Сулугур, и в следующие 530 млн лет животных ждали взлеты и падения. И те же самые группы организмов соседствуют с нами и теперь. (Под “нами” я подразумеваю хордовых, от рыб до человека.)
