Шифр в камне
Возникает вопрос: насколько реальным был кембрийский взрыв? Чтобы ответить на этот и подобные ему вопросы, попытаемся “прочитать” геологическую летопись. Заметим, что некоторые интерпретации “шифра” возрастом 4 млрд лет ложны, а другие сравнимы с прочтением Шампольоном Розеттского камня. У окаменелостей действительно много общего с мертвой письменностью, например с египетскими иероглифами. И то и другое предстает в виде знаков на камне. И то и другое имеет глубокий смысл. И то и другое можно перевести неверно. В случае иероглифов на ум приходит вариант, предложенный П. Б. Шелли в 1817 г. Поэт, осмотрев колоссальную статую Рамсеса II в Луксоре, написал
[34]:
И сохранил слова обломок изваянья:
“Я – Озимандия, я – мощный царь царей!
Взгляните на мои великие деянья,
Владыки всех времен, всех стран и всех морей!”
Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…
Пустыня мертвая… И небеса над ней…
Вариант Шелли занятен и справедливо известен. Но на колоссе не было этих слов. Подлинное значение иероглифов в картушах не было известно до 1822 г., когда задачей увлекся Жан-Франсуа Шампольон. И он прочитал: User-Maat-Ra Setep-en-Ra – тронное имя Рамсеса II. Это означает: “Сильный правдой Ра, избранник Ра”. Ни слова ни об Озимандии, ни об отчаянии.
Для правильного “чтения” окаменелостей необходимо применить методы дешифровщиков и шпионов. Начать нужно с тщательного копирования “надписей” и отыскивания закономерностей. Затем закономерности нужно интерпретировать. Так, прочитанные иероглифы позволили нам прочувствовать заботы, с которыми сталкивались древние: голод, наводнения, нашествия. И это помогло нам краем глаза увидеть “затерянный мир”.
Но “считывание” по окаменелостям биологии организма требует навыков игры в покер. Представьте, что вы сидите за столом с тремя другими исследователями, скажем, в отеле “Луксор”, где однажды ужинал Говард Картер. Мы решили сыграть в карты, чтобы получить доступ к спрятанному сокровищу – окаменелостям. Вы знаете, что вам нужно выиграть, чтобы выжить. Но лица других игроков ничего не выражают, да и сами они безмолвствуют. Хуже того: нам не сказали, в какую игру мы играем! Мы получили по семь карт, от туза до короля. Но сверх этого не известно ничего: ни старшинство карт, ни старшинство мастей. Нам не сказали даже, есть ли в колоде джокер.
Если известна суть игры или ее правила, игру можно выиграть. Но нам никто и никогда не рассказывал о правилах касательно окаменелостей. Поэтому, как и в покере, приходится рисковать, угадывать правила. Затем, шаг за шагом, можно надеяться довести игру до понимания того, как выиграть. Примерно так и осуществляется дешифровка. Но ученые, пытающиеся разгадать игру под названием “Жизнь”, сидят за зеленым сукном всего около четырехсот лет. А это одно мгновение в сравнении с 6 млн лет нашего – прямоходящих приматов – существования. Первые “круги” этой игры неизбежно трудны. Она неизбежно началась с кропотливого, долгого поиска закономерностей, и должна прийти к выдвижению гипотез. Путь к усвоению правил чтения геологической летописи был долгим, мучительным, извилистым. Но, как мы помним, наука, поощряющая хорошие вопросы, – это уникальная система оценки сомнений.
Глава 2
Чертов коготь
Древние чаши
В сентябре 1973 г. я неожиданно столкнулся с проблемой “затерянного мира”. Попавшийся мне на глаза фрагмент горной породы, испещренный черными и белыми завитушками, напоминал образец поп-арта. Этот булыжник нашел в 1967 г. мой коллега Роланд Голдринг, когда, выпрыгнув из “лендровера”, он открывал ворота фермы в ущелье Брачина в Южной Австралии
[35]. Булыжник подпирал забор. Роланд, недолго думая, сунул его в сумку и увез в Англию, в Рединг.
К концу 1973 г. я отказался от бесперспективной карьеры в Геологической службе и в один миг изменил специальность: устроился на время лектором в Редингский университет – в то время одно из лучших мест для изучения древних отложений. Я искал серьезную проблему, чтобы заняться ее решением. В идеале, столь же серьезную, как и головоломка Дарвина: я предполагал что-нибудь сделать с “затерянным миром”.
Роланд принес мне два необычных образца породы. Первый – обломок ржаво-красного песчаника из Эдиакарских гор с дискообразными отпечатками, которые можно было счесть оставленными докембрийскими медузами. Второй – булыжник из ущелья Брачина. Тогда думали (неоправданно, как мы увидим), что Мартин Глесснер дешифровал загадочные эдиакарские “знаки” из Австралии, и я буквально ухватился за образец из ущелья Брачина. Целыми днями я вертел камень в руках, пытаясь прочитать это “письмо”.
Я разглядел в породе множество прелестных археоциат. Греческое название этих существ – Archaeocyatha – означает “древняя чаша”. Их колонии, должно быть, напоминали бурную перепалку итальянских мороженщиков, которые в пылу спора усеяли морское дно конусообразными скелетами, похожими на рожки для мороженого (рис. 2). Когда археоциат извлекают из породы винного цвета, в которой их обычно находят, молочно-белые “кубки” могут напомнить кружево или цветы, например ромашки, особенно если ваше воображение подпитывается превосходным австралийским вином.
“Древние чаши” давно занимают мысли палеонтологов. Археоциаты появились в начале кембрия – без всякой видимой причины. То есть они, как и трилобиты, – представители одной из первых в геологической летописи скелетной фауны. Затем, всего через несколько миллионов лет, археоциаты по неизвестной причине исчезли. Но занятнее всего вот что: ученые никак не могут сойтись во мнении, что за существа это были. Когда я начинал работать в этой области, кое-кто полагал, что археоциаты были родичами одноклеточных амеб или даже морских водорослей. Вторые считали, что это остатки многоклеточных, принадлежавших, возможно, к отдельному царству. Третьи связывали археоциат с самыми “примитивными” из современных животных: с губками.
Губки состоят из колоний клеток, соединившихся случайным образом и, по большому счету, не заинтересованных в симметрии. У археоциат из ущелья Брачина множество мелких пор, похожих на таковые у современных губок с Барбуды. Но археоциат отличает строгая симметрия, похожая на симметрию современных и ископаемых кораллов. И действительно, археоциаты во время своего недолгого существования проявили почти нездоровый интерес к точной геометрии, обзаведясь потрясающе аккуратными и элегантными скелетами.
Рис. 2. Томмотский переполох. Реконструированные мною окаменелости из сибирских пород, датируемых ранним кембрием (ок. 530 млн лет), расставлены примерно в порядке их появления (с 15.00 по часовой стрелке): кактусовидная ханцеллория (Chancelloria), археоциаты – дисковидный Okulitchicyathus и конический Kotuyicyathus, а также древнейший трилобит фаллотаспис (Fallotaspis), появление которого приурочено к концу томмотского яруса. Длина этих окаменелостей, как правило, составляет менее 10 см.
