Наконец, огромное количество предметов неутилитарного назначения появляется в начале верхнего палеолита, с наступлением ориньякской эпохи. В это время (порядка 40 тыс. лет назад) наблюдается качественный скачок в области технологий, появляется пещерная живопись. Существуют гипотезы, связывающие с верхнепалеолитической революцией возникновение человеческого языка750. Одни авторы считают, что язык был ее составной частью, другие – что причиной, третьи – что следствием. Однако надо заметить, что этот период не является временем появления человека разумного – первые находки костей неоантропов датируются временем более 100 тыс. лет назад. Таким образом, данная гипотеза имеет право на существование лишь в предположении об отсутствии прямой связи между видом и коммуникативной системой; кроме того, она оставляет без объяснения тот факт, что анатомические характеристики, единственная польза которых состоит в обеспечении членораздельной звучащей речи, десятки тысяч лет оставались «невостребованными».
Впрочем, возможно, зарождение искусства следует относить к значительно более раннему времени – об этом свидетельствует находка бусин, сделанных из раковин ранними Homo sapiens, жившими в пещере Схул около 100 тыс. лет тому назад751; несколько более поздние (85–70 тыс. лет назад) бусины из раковин, а также орудия с выцарапанным на них геометрическим орнаментом были обнаружены на юге Африки – в комплексах стадий стилбей и ховисонс-порт, относимых к среднему каменному веку. В комплексах ховисонс-порт свидетельства символизма встречаются редко (к ним относятся две перфорированные раковины Conus из пещеры Бордер и фрагменты скорлупы страусиных яиц с процарапанным узором из пещеры Дипклоф752), а в стилбейском комплексе пещеры Бломбос бусин из раковин Nassarius kraussianus найдено около четырех десятков; там же обнаружены куски охры с насечками753. По мнению археолога Кристофера Хеншилвуда, «эти находки показывают: использование охры в среднем каменном веке не ограничивалось утилитарными целями, и, возможно, смысл этих насечек передавался при помощи языка с полностью развитым синтаксисом»754. Конечно, при помощи геометрических орнаментов, бус, узоров на одежде, татуировок и т. д. можно передать смысл, но, как справедливо замечает Бернар Бичакджан, таким образом обычно передается скорее общая идея, которую нередко трудно бывает выразить словами, так что орнаментальные артефакты ничего не говорят о том, насколько членораздельным был язык их изготовителей и обладал ли он синтаксисом755.
Удивительно, что развитые культуры Южной Африки не имели продолжения: примерно 60 тыс. лет назад их сменяют среднепалеолитические индустрии без каких бы то ни было свидетельств символизма (следующие такие свидетельства появляются лишь 40–45 тыс. лет назад756). Таким образом, развитие культуры в каменном веке нельзя представлять себе как неуклонный поступательный процесс, а следовательно, вряд ли можно проследить строгую корреляцию между культурой и языком. Трудно вообразить, что жители Южной Африки, овладевшие языком более 70 тыс. лет назад, вдруг разучились говорить и «онемели» на долгие 20 тысячелетий. Гораздо вероятнее, что «врожденная языковая способность» сформировалась в момент возникновения человека разумного (по крайней мере, до разделения первой человеческой популяции), поскольку любой нормальный ребенок способен (при соответствующих условиях) выучить любой язык.
Что же касается перехода от среднего палеолита к верхнему в Европе, то он, по мнению Л. Б. Вишняцкого, явился следствием конкуренции неоантропов с неандертальцами757. Он пишет, что «столь явное и полное совпадение ареала Homo neanderthalensis, с одной стороны, и области распространения индустрий верхнего палеолита – с другой, вряд ли могло быть случайным. Появление пришлых человеческих популяций в районах, издавна и прочно освоенных неандертальцами, – или даже только на подступах к этим районам – обязательно должно было повлечь за собой обострение соперничества за жизненно важные ресурсы и стимулировать тем самым совершенствование (усложнение) методов жизнеобеспечения, технологические новации и прочие изменения в культуре. При этом, разумеется, речь идет о соперничестве не только между неандертальцами и Homo sapiens, но и внутри каждой из этих групп»758.
На окраинах неандертальского мира появлялось все больше и больше неоантропов, что вынуждало неандертальцев перебираться в центральные районы, увеличивая там плотность населения. И неандертальцы тоже совершенствовали свою культуру: на Балканах и в Центральной Европе «становление верхнепалеолитических индустрий (шательперрон, улуццо, нерон) началось до появления там Homo sapiens и, видимо, без какого бы то ни было их влияния»759. С другой стороны, «что касается тех регионов, где в позднем плейстоцене неандертальцев не было и где, следовательно, некому было составить достойную конкуренцию расселяющимся Homo sapiens, то там верхнего палеолита либо нет вообще (Восточная и Юго-Восточная Азия, Австралия), либо он представлен только поздними памятниками (Индостан, большая часть Северной Азии). Даже на территории Африки к югу от Сахары, несмотря на раннее и длительное присутствие людей современного физического типа, переход от MSA к LSA
[50] совершился сравнительно поздно, да и масштаб и интенсивность культурных инноваций здесь несопоставимы с тем, что наблюдается в северной части Старого Света»760.
Поскольку коммуникативная система развивается в социуме, для понимания процесса становления языка важны факты, свидетельствующие об устройстве общества разных видов гоминид. Прямых свидетельств социальная система, как и коммуникативная, не оставляет, но можно воспользоваться некоторыми косвенными данными.
По наблюдениям приматологов, «виды обезьян с наиболее гармоничным развитием показателей группового поведения, т. е. наличием баланса между дружелюбным и агрессивным поведением, – это виды наименее специализированные в морфологическом и экологическом плане»761 – иными словами такие, чья анатомия не демонстрирует слишком сильных приспособлений к тому или иному питанию или образу жизни. «Важной общей чертой универсальных видов является сходство их социальной структуры (как правило, мультисамцовые группы)»762. Другие варианты организации – парная семья (как у гиббонов), в которую входят самка, самец и их дети разного возраста, и гарем – группа, состоящая из одного самца и нескольких самок с их детенышами. Так устроены группы у горилл, и так же, по одному из предположений, были устроены группы у парантропов763. При этом, как отмечают Марина Львовна Бутовская и Лев Абрамович Файнберг, «мультисамцовый тип социальной организации является важным условием максимальной реализации интеллектуальных и психических способностей отдельных особей. Поэтому они не случайно характеризуются наиболее сложными и разнообразными социальными взаимоотношениями, развитой исследовательской и манипуляционной активностью по сравнению с видами, аналогичными по уровню филогенетического развития, но обладающими иным типом социальной организации. Мультисамцовый тип социальной организации… скорее… консервативный признак, который, однако, являясь оптимальным, присутствовал у всех предковых форм, предшествующих появлению гоминид. Универсальными были и основные виды взаимоотношений между особями в пределах этой мультисамцовой структуры…»764. Поскольку все прямые предки человека (в отличие от представителей боковых ветвей нашего генеалогического древа) были как раз наименее специализированными в морфологическом и экологическом плане, можно предположить, что по крайней мере изначально основным типом их социальной организации была мультисамцовая группа. Предполагается, в частности, что такими группами жили хабилисы765.
