О том, какую именно нишу стали осваивать далекие предки человека, существуют разные мнения. Одни исследователи полагают, что гоминиды занимались поеданием падали (в это время сильно уменьшилось число видов крупных гиен1022, так что «невостребованных» трупов должно было быть в достатке). Кроме того, гоминиды за счет того, что отсутствие волос, обилие потовых желез и выпрямленная походка предохраняли их от перегрева, могли быть активны в жаркие дневные часы, избегая тем самым конкуренции с другими любителями мяса (и хищниками, и падальщиками), которые в это время отдыхают1023. По мнению других, они могли охотиться. Но в любом случае «наблюдаемые увеличения общих размеров тела, объема мозга, продолжительности жизни не могли иметь места без смены пищевой стратегии, а смена пищевой стратегии означает переход в новую экологическую нишу»1024.
Для такого перехода необходимо развитие нужных специализаций. Но природа, как уже говорилось, не производит неограниченного спектра форм, из которых естественный отбор мог бы выбирать наилучшие, – эволюция обычно идет по пути развития того, что у организмов уже существует. Для нее оказывается существенно проще все более и более усиливать уже существующую тенденцию к той или иной специализации, чем отказываться от нее и переходить к специализации совершенно иного типа (поэтому, например, среди кошачьих появляются все более и более эффективные хищники, но не возникает травоядных форм). Эволюция приматов не является исключением из общего правила.
Как отмечают Бутовская и Файнберг, предковые для гоминид формы, скорее всего, были всеядны и не имели выраженных специализаций к какому-либо определенному типу добычи пищи1025. У них «не было ни быстроты стайных хищников, ни их зубов, ни когтей для охоты»1026, ни таких развитых анатомических приспособлений для питания грубой растительной пищей, как у копытных. Конкурировать с другими представителями фауны наши предки могли прежде всего за счет способности быстро адаптироваться к окружающей среде посредством поведения. Поведенческое приспособление имеет то преимущество перед приспособлением анатомо-физиологическим, что осуществляется в более короткие сроки, позволяет более оперативно реагировать на изменения окружающей среды, быстро осваивать новые условия (и тем самым расширять свою экологическую нишу).
В нынешнее время мы можем наблюдать это на примере освоения городов различными видами птиц1027. Например, грач (Corvus frugilegus) освоил города Приднестровья за 15 лет1028, вяхирь (Columba palumbus) за 10 лет смог сформировать жизнеспособную популяцию во Львове1029. Поведение городских птиц сильно отличается от поведения их диких сородичей: грачи зимой кормятся на тротуарах, почти под ногами у прохожих, подобно голубям и воробьям, ястребы-тетеревятники (Accipiter gentilis) осваивают охоту на чердаках, выслеживают добычу в густых сумерках и даже мышкуют среди травы1030. Подобные нетипичные для диких птиц варианты поведения распространяются за время гораздо меньшее, чем понадобилось бы в случае, если бы эти поведенческие характеристики возникали в результате мутаций. Как отмечает орнитолог Вадим Вадимович Корбут, «формирование урбанизированных популяций серой вороны и кряквы в Москве в 60–80-е годы привело к нарастанию их численности на 2–3 порядка при жизни особей-основателей»1031. Впрочем, следует отметить, что эти элементы поведения именно нетипичны, а не вовсе невозможны для соответствующих видов: было показано, что они входят в видовую норму реакции1032.
Подобного же рода быстрое распространение поведенческих признаков наблюдали в 40-е годы прошлого века в Англии на примере синиц-лазоревок (Parus caeruleus), за считанные годы научившихся открывать закупоренные фольгой молочные бутылки1033. Широко известны наблюдения за японскими макаками острова Кошима, самостоятельно додумавшимися до того, что клубни батата (сладкого картофеля) можно мыть в ручье1035. Сначала этот способ очистки пищи от грязи применяла только одна самка Имо
[75] – изобретательница метода, потом постепенно он распространился по всей группировке.
Отметим специально, что рассмотренные изменения в поведении – это не результат мутаций, возникших у единичной особи и затем распространившихся, – для мутационного сценария необходимо существенно больше эволюционного времени.
Такого рода поведенческое приспособление может иметь важные эволюционные последствия: оно запускает механизм, известный как эффект Болдуина (по имени американского психолога Джеймса Марка Болдуина, сформулировавшего в 1896 г. эту гипотезу1036). Выглядит он следующим образом. Пусть у каких-то особей данного вида есть в арсенале некоторая модель поведения, которая приносит им выгоду – помогает более эффективно находить пищу, избегать опасностей и т. д. Это значит, что их генетические характеристики как минимум не препятствуют реализации этой модели. Обладатели этих генетических характеристик оставят больше потомства, значит, в следующем поколении особей, которые обладают способностью к этому поведению, будет больше, и снова максимум потомства оставят именно они.
В наибольшем эволюционном выигрыше оказываются те, чьи гены не только не препятствуют полезному поведению, но прямо ему способствуют, причем вовсе не обязательно превращать это поведение в инстинкт – достаточно просто уметь (быть генетически предрасположенным) быстро и надежно ему обучаться1037. Подчеркнем специально, что, когда в регуляции развития особи достаточно большое участие принимает внешняя среда (а именно так обстоит дело у всех животных с хорошими способностями к обучению), генетически передается не само сложное поведение (в частности, коммуникативное), а предрасположенность к нему1039 – к тем или иным реакциям индивида на явления окружающей действительности, т. е. в конечном счете к тому, чтобы некоторые связи между нейронами устанавливались быстрее и были более прочными, чем другие1040.
Когда преимущества, которые дает то или иное поведение, достаточно серьезны, отбор благоприятствует тем группам, где особи, способные к нему, появляются чаще. Именно так, скорее всего, происходило и формирование языка – через постепенное увеличение численности (сначала – в рамках видовой нормы реакции) тех, кто лучше умел доносить свои мысли до окружающих, и тех, кто был наиболее успешен в понимании. Если бы языковая способность возникла в результате мутации у единичной особи, язык не смог бы сформироваться – так же, как не складывался язык в никарагуанской школе для глухих, пока число стремящихся общаться между собой воспитанников не перевалило за две сотни1041.
