– А…
– Поднимитесь на эстакаду и спуститесь на следующей платформе.
– Спасибо большое!
Как отмечает Т. Гивон, чем ближе условия общения к тем, что характерны для обезьян или маленьких детей, тем в большей степени синтаксическая сложность уступает место протограмматике58.
Разумеется, те способности, которые демонстрируют антропоиды в условиях эксперимента, представляют собой так называемый запасной ум (термин биолога-эволюциониста Алексея Николаевича Северцова59), т. е. указывают на возможности скорее потенциальные, нежели реально используемые в обычной жизни. Но все же они показывают, что чисто человеческих составляющих языковой способности – таких, которые бы совершенно отсутствовали у животных, – не так уж много60.
Что же нового появилось у человека?
Прежде всего, разумеется, членораздельная звучащая речь – ни у кого из приматов ее нет. В середине ХХ в. с легкой руки американского психолога Олвина Либермана эта идея обрела форму изящного афоризма – Speech is special (букв. ‘речь [видо]специфична’; в англоязычных работах это нередко обозначается аббревиатурой SiS).
Человеческая речь – не просто издавание звуков, имеющих определенный смысл. Звуковая сторона речи имеет, как уже говорилось, сложную, иерархически устроенную организацию61.
Легче всего в устной речи выделяется так называемая элементарная дискурсивная единица (ЭДЕ62) – минимальная «порция» текста, произносимая на одном дыхании и описывающая одно событие или состояние, т. е. дающая примерно столько информации, сколько человек способен охватить вниманием. Вероятно, это свидетельствует о взаимной притирке человеческого дыхания и человеческого внимания в процессе приспособления к звуковой коммуникации. Как отмечает Татьяна Михайловна Николаева, те, кто умеет говорить хорошо, обладают способностью подбирать слова для продолжения реплики не посреди фразы, а в момент очередного вдоха, приходящегося на естественную паузу в тексте63.
ЭДЕ обладает целым рядом характерных просодических свойств: изменение частоты основного тона в ней образует единый контур, в ее начале наблюдается ускорение темпа, а в конце – замедление и уменьшение громкости. Наиболее важный по смыслу элемент выделяется более интенсивной артикуляцией и локальным движением тона. Внутри элементарных дискурсивных единиц обычно не бывает пауз (именно это имеют в виду, когда говорят, что в устной речи нет пробелов между словами), а на границах они, напротив, обычно присутствуют. Просодические свойства – и в ЭДЕ, и в более крупных единствах – несут смысловую нагрузку: с их помощью мы различаем сообщение, вопрос, побуждение, переспрос, повторение, восхищение, возмущение, а кроме того, отличаем главную часть сообщения от побочной, законченное предложение от незаконченного и т. д. Так, например, переспрос характеризуется убыстрением темпа (Во сколько, ты говоришь, поезд приходит?), о незавершенности предложения сообщает подъем интонации (ср., например, интонацию, с которой произносится слово приехал в предложениях Артем приехал и Артем приехал, а Никита уехал).
Средства просодии, как и слова, являются знаками с произвольной связью между формой и смыслом; самое простое доказательство этого – то, что в разных языках одно и то же значение может выражаться по-разному. Например, в русском языке вопрос характеризуется повышением интонации, а в японском – резким падением
[12].
Из ЭДЕ (которые в основном состоят из 2–4 слов, что на фонетическом уровне соответствует такту) строятся более крупные единицы – периоды65, а из них – эпизоды, примерно соответствующие абзацам письменного текста.
Элементарные дискурсивные единицы делятся на фонетические слова. У фонетического слова во многих языках есть ударение – и при этом (обычно) только одно. Чередование ударных и безударных слогов задает ритмическую схему фонетического слова, на ударном слоге реализуются фразовые акценты. Звуки внутри фонетического слова могут вести себя не так, как на его границах: например, в русском языке звонкие согласные на конце слова оглушаются, но в предлоге, составляющем одно фонетическое слово с последующим существительным или прилагательным, оглушения не происходит (ср.: [в] лесу и отло[ф] лисиц).
Фонетические слова делятся на слоги. Каждый слог – один «квант» выдоха. Если эти выдохи сделать более сильными и разделить паузами, получится скандирование (Шай-бу! Шай-бу!). В слоге имеется вершина – самый «звучный» звук (обычно гласный) – и края – согласные (которые, впрочем, могут и отсутствовать). Скорость смены слоговых вершин определяет темп речи. Слог можно разделить на отдельные звуки. У всех людей, владеющих звучащей речью, в языковую компетенцию входит понятие о том, какие гласные и согласные звуки возможны в его языке (другие звуки расцениваются либо как дефекты произношения, либо как иностранный акцент) и какие движения органов артикуляции должны им соответствовать (хотя реально в речи, особенно в беглой, эти движения зачастую смазываются).
Непросто устроены и сами звуки. Наш речевой тракт – природный резонатор. Изменяя его форму при помощи движений языка, губ, нижней челюсти, нёбной занавески, надгортанника, мы ослабляем одни частоты и усиливаем другие. У гласных такие области усиления частот получили название «форманты». Каждый гласный характеризуется собственным «узором» формант. Согласные тоже имеют свои частотные максимумы и минимумы, но распознаются в значительной степени по тому влиянию, которое они оказывают на форманты соседствующих с ними гласных. Например, после заднеязычного согласного (г или к) у последующего гласного сближаются начальные точки контуров второй и третьей формант. Если звуки в слоге поменять местами, человек услышит не слог, произнесенный наоборот, а бессмысленную абракадабру, поскольку привычные ему правила перехода от звука к звуку не будут соблюдены.
Формантные переходы между соседствующими звуками нередко позволяют нам «услышать» нужный звук даже в том случае, когда он не был реально произнесен, – и мы вполне можем не осознать, что вместо, скажем, Он – человек ответственный услышали …чек отвесный. В ходе исторического развития языка такой эффект восприятия дает почву для выпадения звуков. Так, например, латинское слово vīta (‘жизнь’) во французском языке превратилось в конце концов в vie (t между гласными сначала озвончилось в d, затем несколько ослабилось, а к XI в. выпало совсем66).
Существует несколько теорий для объяснения того, как люди распознают речевые звуки. Согласно одной, акустическое представление связано с представлением артикуляторным: для распознаваемого звука подбирается комбинация артикуляторных движений, которая могла бы его произвести, причем эти комбинации у разных людей могут различаться69. Так же, через подбор артикуляторных движений, осуществляется нередко распознавание зрительных образов слов. Это отчетливо видно на примере людей малограмотных или читающих на плохо знакомом языке: во время чтения они заметно шевелят губами (а иногда даже тихонько проговаривают каждое слово). Но даже у грамотных людей при чтении про себя отмечается усиление биотоков в мышцах, связанных с произнесением речевых звуков70
[13]. Как показали исследования основателя отечественной нейропсихологии Александра Романовича Лурии (впоследствии его результаты были подтверждены и дополнены), чем сложнее воспринимаемый текст, тем сильнее нарушается его понимание при искусственном затруднении артикуляции71.
