То, что мне сделали Голдстин и Джонсон, иначе как чудом назвать было нельзя: и сидело все на мне как влитое, от кепки до ботинок. Я хотел им сунуть часть полученных мною денег, но они отказались, мол, все уже оплачено, а Джонсон присовокупил, что «мы с Мозесом (так, очевидно, звали Голдстина) выпили вчера на пару ваш хок и весьма вам за него благодарны».
Я пообещал им и далее делиться подаренным мне алкоголем, после чего мы расстались до следующего раза, который должен был наступить «послезавтра с утра».
Да, подумал я, жизнь-то налаживается… Но сообщить нашим надо. А потом будь что будет. Только вряд ли это получится сегодня, впрочем, провести рекогносцировку все же не помешает.
В дверь постучали. У входа в мое скромное обиталище стояли двое незнакомых мне мясистых йоменов с красными лицами – живая иллюстрация того, что такое количество говядины и ежедневные литры эля до добра не доведут…
Первый представился:
– Здравствуйте, сэр Теодор, меня зовут сержант Холмс.
– Хау ду ю ду, – сказал я, подумав про себя, что фамилия второго, вероятно, Ватсон.
– А это капрал Диринг. Мы будем вашими спутниками на прогулке. Одевайтесь, мы вас подождем внизу, у выхода.
Я надел свитер из шотландской шерсти, недавно подаренный мне Викулей, а сверху – мой новый честерфилд и кепку. Вообще-то этот поход в парк должен был быть ознакомительным, но, чуть поразмыслив, я сунул в один из внутренних карманов чековую книжку и конверт с ассигнациями и, подумав, добавил туда же бумагу, даровавшую мне титул баронета.
В другой карман я засунул аптечку, а в третий (всего их было четыре!) – все прибамбасы для Лизиного телефона, включая, естественно, и сам телефон. Потом, подумав, сунул в последний внутренний карман штук двадцать «изделий номер два», а в наружный на пуговицах – кошелек с мелочью, после чего вышел к своим новым спутникам.
Открылись ворота Тауэра, мы перешли через дорогу и вошли в парк. Он оказался крохотным, где-то, наверное, сто на сто метров. Ближе к середине и чуть слева до сих пор находилось место, где, как мне со смехом сообщил Холмс, «раньше рубили головы, а может, и опять когда-нибудь будут рубить». Вряд ли это было сказано в мой адрес, но прозвучало несколько зловеще.
Парк был окружен кованой оградой, выходов было три – к Тауэру, налево – в Сити, и открытая калитка прямо по ходу. Вокруг парка шла овальная дорожка, а рядом с тем местом, где находился потемневший от времени эшафот, была еще одна – в форме подковы.
По парку неспешно прогуливались джентльмены и леди в изысканных нарядах. Впрочем, многие из этих «ледей» по сравнению с моей Катрионой более напоминали ухоженных свинок, а другие – заморенных лошадей.
Мы уже успели осмотреть эшафот – Диринг с ухмылкой показал мне едва заметные пятна крови Саймона Фрейзера, лорда Ловата, последнего преступника, казненного на этом месте более ста лет назад (его приговорили к смерти за участие в якобинском мятеже), и мы отправились дальше по овалу дорожки парка. У противоположного от Тауэра выхода вдруг послышался оглушительный визг. Одна из почтенных матрон, выдавая на-гора неизвестно сколько децибел, показывала рукой в сторону открытой калитки, к которой сломя голову мчалась какая-то подозрительная личность.
– Мой ридикюль! Мой ридикюль! – орала она. Я инстинктивно побежал в ту же сторону. Чуть замешкавшись, йомены бросились за мной. Но, похоже, галлоны выпитого эля и огромное количество съеденной говядины сделали свое дело: бежали они не так уж и быстро, тяжело при этом пыхтя.
Человек, вырвавший у дамы сумку, побежал направо, но я успел заметить, как он перекинул ее поджидавшему у выхода сообщнику, а тот, чуть отбежав налево, отдал пас еще одному. Я побежал за этим третьим, который практически сразу же рванул направо, затем еще раз налево, опять направо…
И он, и я бежали практически бесшумно, в отличие от моих бифитеров, чьи шаги, напоминающие слонопотамьи, отчетливо слышались совсем в другой стороне – у меня сложилось впечатление, что они гнались за вторым мазуриком.
Когда я уже почти нагнал вора, тот швырнул ридикюль прямо в меня и помчался дальше. Я без труда его поймал (ведь столько лет играл в баскетбол) и с видом победителя «походкой пеликана» отправился обратно в парк.
Дама, увидев меня, запричитала:
– Спасибо вам, сэр!
Я с полупоклоном протянул ей ее имущество и спросил:
– А мои спутники не возвращались?
– В красной форме? Нет, я больше их не видела.
Я поцеловал ей ручку и не спеша пошел все к тому же выходу. Но не успел выйти, как меня кто-то ударил под дых, затем зарядил кулаком в лицо, а потом, заломив мне руки за спину, потащил в какой-то переулок, бормоча о том, что «не стоит вмешиваться в чужие дела, мистер». Не глядя я ударил пяткой куда-то назад и вверх, целя в фаберже супостата, и по тому, что меня сразу со стоном отпустили, понял, что попал именно туда, куда целился.
Посмотрев, я увидел, что здоровенный мужик корчился на земле, ухватившись руками за пах. Пнув его «в разлуку» в голову, я не стал задерживаться и побежал дальше: мне только не хватало встретиться с его сообщниками. Район был весьма грустным – судя по карте, это и был тот самый East End, в котором тридцать четыре года спустя будет орудовать Джек Потрошитель.
Впрочем, и сейчас личности, гуляющие по улице, не вызывали особого желания попросить их о помощи. Я еще раз повернул за угол, потом еще, и вдруг увидел кэбмена, ожидавшего седока.
Ну что ж, вот и славно, я обошелся и без подземных ходов, и без ящика под каретой… Не зря я взял с собой столько всего. Только оно мне сейчас надо? Подумав, я решил: надо донести информацию до наших. А там видно будет.
Явка, на которую я мог прийти в экстренных случаях, находилась на острове Собак. Но вдруг кэбби меня запомнит? И я сказал ему:
– Давай к Канарской верфи.
– А где это? – спросил с удивлением «водитель кобылы». Блин, наверное, ее еще не построили. А что насчет…
– Вест-Индский док, – сказал я.
– Так бы и сказали, сэр.
Мы более получаса ехали по унылым ландшафтам восточного Лондона. Постепенно места становились все более оживленными, и, наконец, мы прибыли к многочисленным пирсам, у одного из которых толпились хорошо одетые люди, а у других слонялись странные личности явно криминальной внешности. Посередине всего этого находилась стоянка, забитая кэбами вроде моего. Я попытался вспомнить здешние тарифы на «такси», но кэбмен меня опередил:
– С вас четыре шиллинга, сэр.
Первая же монета, которую я достал из кошелька, оказалась кроной. Я не помнил, сколько она стоила
[58], но извозчик принял ее как должное и почтительно произнес:
– Благодарю вас, сэр, вы очень щедры. Вас подождать? Всего два пенса за каждые четверть часа.
