– Подержите ее кто-нибудь. – Он передал ее Карлу и осторожно пошел к краю дороги.
Через метр-два крутой каменистый склон оканчивался обрывом и исчезал из поля зрения. Пока он стоял там спиной к нам, нагнувшись вперед, Карл наклонился к моему уху.
– Он труп найдет, – взвизгивая, прошептал он. – А потом поймет, что с ним не так. – Лицо Карла блестело от пота, а паника в его голосе навела меня на мысль о парадоксах, о мошеннике, сказавшем, что он так боялся разоблачения, что готов был умереть от голода. – Мы должны… – Карл кивнул в направлении спины Ольсена.
– Соберись, – сказал я, стараясь говорить потише. – Он найдет труп, и с ним все в порядке.
В то же мгновение к нам повернулся Курт Ольсен. В темноте его сигарета пылала, как стоп-сигнал.
– Наверное, лучше конец веревки к бамперу привязать, – сказал он. – Поскользнуться нам всем здесь проще простого.
Я забрал у Карла конец веревки, завязал на бампере булинь, кивнул Курту в знак того, что все в порядке, и послал Карлу сдержанный предупреждающий взгляд.
Я держал веревку натянутой, а Курт пододвинулся к обрыву. Зажег фонарь и направил луч вниз.
– Что-нибудь видно? – спросил я.
– О да, – ответил Курт Ольсен.
Стальные синие облака висели низко, пропуская слабый свет, когда сотрудники Криминальной полиции спустили в Хукен Сулесунда и двух его коллег. Сулесунд надел стеганый комбинезон и прихватил свой фен. Скрестив руки на груди, Мартинсен наблюдала за всем происходящим.
– Быстро вы приехали, – сказал я.
– Обещают снег, – ответила она. – Место преступления под метровым слоем снега – вот где дерьмо.
– Вы в курсе, что внизу находиться опасно?
– Ольсен говорил, но в мороз камнепады редко случаются, – ответила она. – В мороз вода в породе расширяется, расчищает себе место, но срабатывает как клей. А вот когда все тает, начинают падать камни.
Похоже, она знала, о чем говорит.
– Мы внизу, – раздался в ее рации голос Сулесунда. – Прием.
– С нетерпением ждем. Прием.
Мы ждали.
– А разве рация – это не прошлый век? – спросил я. – Можно было просто мобильными телефонами воспользоваться.
– А откуда вы знаете, что там внизу связь ловит? – Она посмотрела на меня.
Намекала, что я только что выдал тот факт, что я внизу побывал? В воздухе еще висели последние остатки подозрений?
– Ну да, – сказал я, заталкивая в рот снюс. – Если вышка принимала сигналы телефона Поуля Хансена после того, как он там оказался, значит связь там есть.
– Посмотрим, там ли его телефон, – сказала Мартинсен.
В ответ у нее затрещала рация.
– Здесь труп, – проблеял Сулесунд. – Раздавленный, но это Поуль Хансен. Промерзший – о том, чтобы сколько-нибудь точно определить время смерти, и думать нечего.
Мартинсен заговорила в черную коробочку:
– Ты его мобильный тоже видишь?
– Нет, – ответил Сулесунд. – Или да, Олгорд нашел у него в кармане куртки. Прием.
– Просканируешь труп, заберешь телефон и поднимешься? Прием.
– Хорошо. Конец связи.
– Ферма ваша? – спросила Мартинсен и прикрепила рацию к ремню.
– Наша с братом, – сказал я.
– Здесь красиво. – Ее взгляд заскользил по пейзажу точно так же, как накануне по кухне. Думаю, от ее внимания почти ничего не укрылось.
– Вы про фермы много знаете? – спросил я.
– Нет, – ответила она. – А вы?
– Нет.
Мы рассмеялись.
Я достал коробку снюса. Взял одну порцию. Предложил ей.
– Нет, спасибо, – отказалась она.
– Бросили? – спросил я.
– А что, так заметно?
– Когда я открыл коробку, вы смотрели как любитель снюса.
– Ладно, давайте одну.
– Не хотелось бы стать тем, кто…
– Только одну.
Я протянул ей коробку.
– Почему Курт Ольсен не здесь? – спросил я.
– Ваш ленсман уже расследует новые дела, – произнесла она с кислой улыбкой, окаменевшими средним и указательным пальцем проталкивая снюс между красными влажными губами. – Пока мы обыскивали бараки, мы нашли латыша, рабочего, он отель строил.
– Я думал, бараки закрыли до возобновления работ.
– Так и есть, но латыш решил деньги сэкономить и, вместо того чтобы уехать на Рождество домой, жил в бараке без разрешения. Первое, что он произнес, когда увидел в дверях полицию: «It wasn’t me who started the fire»
[30]. Оказывается, в канун Нового года он пошел в центр салют посмотреть, и, когда направлялся туда незадолго до полуночи, мимо него проехала машина. Когда он вернулся, отель уже горел. О пожаре по телефону сообщил он. Естественно, анонимно. И сказал, что не воспользовался шансом пойти в полицию и рассказать о машине, потому что тогда всплыло бы, что он все Рождество прожил в бараке, и его бы уволили. А кроме того, фары так его ослепили, что он ничего не смог рассказать полиции о марке или цвете, единственное, что он запомнил: работал только один стоп-сигнал. В любом случае Ольсен его сейчас допрашивает.
– Думаете, это как-то связано с убийством Виллумсена?
Мартинсен пожала плечами:
– Такой возможности мы не исключаем.
– А латыш…
– Невиновен, – сказала она. К ней пришло спокойствие другого рода. Никотиновое.
Я кивнул:
– Вообще вы довольно точно знаете, кто виноват, а кто нет, правильно?
– Довольно, – сказала она.
Она сказала бы еще что-то, если бы в этот момент над обрывом не показалась голова Сулесунда. По веревке он забрался с помощью жумара, а теперь, выбравшись из страховочной петли, сел на пассажирское сиденье машины, принадлежащей Криминальной полиции. Фен он подключил к компьютеру и застучал по клавишам.
– Следы пороха! – крикнул он в открытую дверцу. – Никаких сомнений, незадолго до смерти Поуль из оружия стрелял. И есть совпадения с данными по оружию с места преступления.
– Вы это тоже видите? – спросил я у Мартинсен.
– По крайней мере, мы узнаем, те ли это пули и, если повезет, совпадают ли следы пороха на Поуле Хансене с моделью пистолета. Все ясно, теперь ход событий выстраивается довольно четко.
– Правда?
– Утром Поуль Хансен застрелил Виллума Виллумсена в спальне, затем поехал сюда, чтобы попытаться получить с Карла деньги, которые ему задолжал Виллумсен, но «ягуар» заскользил по льду на Козьем повороте, и тем самым… – Она резко замолчала. Улыбнулась. – Ленсман не обрадовался бы, узнай он, что вы, Опгард, отслеживаете каждый шаг следствия.
