Тут я отпустил ее и открыл глаза.
Увидел, как Грета срывает шлем, увидел смесь расплавленных бигуди и сгоревших волос, до того как она убежала к раковине, включила ручной душ и начала тушить.
Я пошел к двери. Снаружи на лестнице я услышал шаги: кто-то брел вниз, – казалось, нейропатия решила сделать перерыв. Обернувшись, я снова посмотрел на Грету. Она спаслась. От того, что осталось от ее завивки, шел серый дым – ну то есть это уже не завивка, в тот момент она напоминала охваченный пламенем гриль, на который опрокинули ведро воды.
Выйдя в коридор, я дождался, пока отец Греты спустится ниже и сумеет как следует рассмотреть мою рожу, увидел, как он что-то произнес – наверное, мое имя, – но меня оглушил вой пожарной сигнализации. Потом я ушел.
Прошел час. Без пятнадцати три.
Я сидел в мастерской и пялился на сумку.
Курт Ольсен не пришел, не арестовал меня и не испортит все дело.
Отступать некуда. Пора начинать.
Схватив сумку, я сел в «вольво» и поехал в Опгард.
67
Я выбрался из «кадиллака». В холодном амбаре надо мной, скрестив на груди руки, нависала встревоженная, дрожащая Шеннон, одетая в один из своих тонких черных свитеров. Я ничего не говорил, просто встал и счистил с комбинезона щепки.
– Ну? – нетерпеливо спросила она.
– Готово, – ответил я и нажал на рычаг, чтобы опустить машину на пол.
Затем Шеннон помогла мне вытолкать машину и поставить перед зимним садом, передом к Козьему повороту.
Я посмотрел на часы. Четыре пятнадцать. Чуть больше, чем я думал. Я вернулся в амбар за инструментами и стал складывать их в стоявшую на верстаке сумку, когда Шеннон, встав за моей спиной, меня обняла.
– Все еще можно остановить, – сказала она, прижимаясь щекой к моей спине.
– Ты этого хочешь?
– Нет. – Она погладила мою грудь.
Когда я приехал, мы друг друга даже не коснулись, едва смотрели друг на друга. Я сразу же взялся за «кадиллак», чтобы точно успеть поменять хорошие запчасти на неисправные к тому моменту, когда Карл вернется со встречи, но не прикасались мы друг к другу не поэтому. Было что-то еще. Мы вдруг стали чужими. Как убийц приводят в ужас другие, а нас – мы сами. Но это пройдет. СДЕЛАЙ ТО, ЧТО ДОЛЖЕН. ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ ТЕБЯ. СДЕЛАЙ ЭТО СЕЙЧАС. Вот и все.
– Тогда действуем по плану, – сказал я.
Она кивнула.
– Хрустан вернулся, – сказала она. – Вчера видела.
– Уже? – спросил я, поворачиваясь к ней и обнимая, взяв ее красивое лицо своими грубыми руками. – Ну и хорошо.
– Нет, – сказала она, мотая головой и грустно улыбаясь. – Не надо было ему возвращаться. Он лежал в снегу у амбара. Замерз насмерть. – Из-под опущенного века выползла слеза.
Я прижал ее к себе.
– Скажи мне еще раз, зачем мы это делаем, – прошептала она.
– Мы это делаем потому, что у нас два варианта, – сказал я. – Либо я его убью. Либо он убьет меня.
– Потому что…
– Потому что он присвоил себе мое. Потому что я присвоил себе его. Потому что мы оба убийцы.
Она кивнула:
– А мы уверены, что это единственный выход?
– Все остальное для нас с Карлом теперь слишком поздно, я это объяснял, Шеннон.
– Да, про… – Она уткнулась в рубашку у меня на груди. – Когда все это закончится…
– Да, – сказал я. – Когда все это закончится.
– Думаю, это мальчик.
Я долго держал ее, не разжимая рук. Затем вновь услышал, как отщелкивают секунды, как начинается жуткий обратный отсчет – обратный отсчет, после которого мир потеряет смысл. Но этого не случится, все только начнется, а не закончится. Новая жизнь. И моя новая жизнь.
Отпустив ее, я положил в сумку комбинезон вместе с тормозными шлангами и газовым тросиком Карла. Шеннон смотрела на меня.
– А если не сработает? – спросила она.
– Так они и не должны сработать, – сказал я, хотя, разумеется, понимал, о чем она, и она, наверное, услышала в моем голосе раздражение и задумалась, откуда оно взялось. Наверняка поняла откуда. Переживания. Волнение. Страх. Сожаление. Она сожалела? Точно. Но когда мы продумывали план в Кристиансанде, она тоже об этом говорила.
Что в нас закрадется сомнение – так оно подкрадывается на свадьбе к жениху с невестой. Сомнение как вода: оно всегда найдет в крыше дыру и станет капать тебе на голову – как в китайской пытке. Грета сказала, что поджечь отель мог только один человек. На «субару» не работал один стоп-сигнал. Так латыш описывал машину, побывавшую на стройплощадке в канун Нового года.
– План сработает, – сказал я. – Тормозной жидкости в системе почти нет, а машина две тонны весит. Масса, помноженная на скорость. Итог всегда один.
– А если он до поворота все поймет?
– Я ни разу не видел, чтобы Карл проверял тормоза до того, как они ему понадобятся, – спокойно и дружелюбно произнес я, хоть и повторил то, что уже говорил много раз. – Машина стоит на плоскости, он дает газу, выезжает на холм и отпускает педаль газа, а так как холм крутой, он не замечает, что из-за ускорения повис газовый тросик и тяжелая машина лишь набирает скорость, а через две секунды он уже на повороте, и скорость гораздо выше обычного – в панике он давит на педаль тормоза. Но она не реагирует. Возможно, он успеет еще раз утопить педаль газа, резко вывернуть руль, но шансов у него нет.
Во рту стало сухо, я дошел до предела – еще можно остановиться. Но я и дальше провернул нож. В себе, в ней.
– Скорость слишком высокая, машина – слишком тяжелая, слишком крутой поворот – даже если бы вместо асфальта был сыпучий щебень, толку не было бы никакого. И вот машина уже в воздухе, а он ничего не весит. Капитан космического корабля, чей мозг работает на сверхсветовых скоростях, – он должен успеть задать вопросы. Как именно. Кто. И зачем. И возможно, он успеет на него ответить, до того как…
– Хватит! – крикнула Шеннон. Она скрестила руки, как будто ее тело пронзила боль. – А если… а если он все-таки поймет, что что-то не так, и на этой машине не поедет?
– Значит, он поймет, что что-то не так. Разумеется, он отправит машину в ремонт, и в мастерской скажут, что из строя вышел трос газа и что прогнили тормозные шланги, – вот и вся тайна. А нам придется придумать еще один план и сделать по-другому. Ничего хуже не случится.
– А если план удастся, но у полиции подозрения возникнут?
– Они проверят обломки и найдут неисправные части. Шеннон, мы это проходили. План хороший, слышишь меня?
Зарыдав, Шеннон бросилась ко мне. Я осторожно высвободился.
– Я поеду, – сказал я.
– Нет! – всхлипнула она. – Останься!
