Я смеялся так, что слезы потекли, и услышал, как он натянул на голову одеяло.
Я свесился с койки:
– И чего теперь делать будешь, донжуан?
– Не знаю, – послышалось из-под одеяла.
– Вас кто-нибудь видел?
Нет, их никто не видел – по крайней мере, прошла неделя, а никаких слухов про Грету и Карла до нас не дошло. И до Мари, похоже, тоже.
И нам уже казалось, что все позади.
А потом Грета заявилась в гости. Мы с Карлом сидели в зимнем саду и смотрели на дорогу, когда из-за Козьего поворота вдруг выехала Грета.
– Мать твою, – пробормотал Карл.
– Приехала к белошвейке, – сказал я, – кое-чего зашить.
Карл упросил меня, и в конце концов я вышел к Грете и сказал, что Карл сильно простужен. И простуда эта заразная. Грета пристально посмотрела на меня – смерила меня глазами, словно разделенными длинным хребтом носа, блестевшего от пота. Затем она развернулась и пошла к велосипеду, а там отвязала с багажника пуховик и натянула на себя. По спине, словно шрам, тянулся ряд стежков.
На следующий день она вернулась. Открыл Карл. Он и рта открыть не успел, как она сказала, что любит его до безумия. На это Карл ответил, что случившееся – ошибка, что он был пьяный и что сожалеет.
Еще через день ему позвонила Мари. Грета обо всем ей рассказала, и дочка мэра больше не желала встречаться с парнем, который ей изменил. Карл потом говорил, что Мари плакала, но в остальном говорила спокойно. И он не понимал. Не того, что Мари его бросила, а что Грета выложила ей все, что случилось в рощице. Грета злится на него и за пуховик, и за все остальное и хочет отомстить – это понятно. Ладно. Но ведь так она лишилась единственной подружки, а ведь это то же самое, что выстрелить себе в ногу, разве нет? Ответить мне было нечего, но я вспомнил рассказ дяди Бернарда о мародерах. Тогда я и решил, что Грета – как подводный камень. Лежит себе невидимый под водой и только и ждет, как бы продырявить какой-нибудь корабль. Ее в определенном смысле жаль, она заложница собственных злых чувств, но ее предательство по отношению к Мари не меньше, чем Карлово. И я в этом существе женского пола видел нечто, чего Карл не замечал. Внутреннее зло. То, которое лечит боль утраты, если при этом теряем не только мы сами, но и еще кто-нибудь. Психология убийцы-шахида. С той разницей, что сам шахид остается в живых. По крайней мере, продолжает существовать. Сует людей в солярий. И стрижет их.
Спустя несколько недель Мари внезапно переехала из Уса в город. Сама она утверждала, будто уже давно собиралась уехать и что едет учиться.
А еще через несколько недель Карл так же неожиданно заявил, что получил стипендию на факультете финансов и управления бизнесом в Миннесоте, США.
– Отказаться ты, естественно, не можешь, – сказал я и сглотнул.
– Наверное, не могу. – Он вроде как сомневался, но меня-то не обманешь. Я понимал, что он давно уже все решил.
Все закрутилось – у меня было полно работы на заправке, а Карл готовился к отъезду, поэтому больше мы с ним это не обсуждали. Потом я отвез его в аэропорт – ехать туда несколько часов, но мы во время поездки почти не разговаривали. Шел проливной дождь, и шуршание дворников скрадывало тишину.
Когда мы остановились возле зала вылетов, я заглушил двигатель и кашлянул.
– Ты вернешься?
– Чего-о? Ну ясное дело, вернусь, – соврал он, широко улыбнувшись, и обнял меня.
Когда я возвращался в Ус, по-прежнему шел дождь.
Я остановил машину во дворе и пошел в дом, к привидениям.
8
Итак, Карл вернулся домой. Был пятничный вечер, и я остался на заправке один. Как говорится, наедине с собственными мыслями.
Когда Карл уехал в Штаты, мне казалось, что он хочет пойти дальше, достичь чего-нибудь, расширить кругозор и свалить из этой деревенской дыры. Но еще мне казалось, что он убегает от воспоминаний, от окутавших Опгард теней. И лишь теперь, когда он вернулся, меня вдруг осенило, что, возможно, уехал он из-за Мари Ос.
Она бросила Карла, потому что тот спутался с ее лучшей подружкой, однако для Мари это стало отличным поводом. В конце концов, она метила выше, чем свадьба с каким-то Опгардом, простым горным фермером. Это доказывал и тот, кого она выбрала себе в мужья. Мари познакомилась с Даном Кране в Университете Осло, где оба они активно поддерживали Рабочую партию. Родом Дан Кране тоже был из упакованной семейки, жившей на западе столицы. Женившись на Мари, он получил работу редактора в газете «Ус блад», потом у них с Мари родились близнецы, а дом они отгрохали даже больше, чем тот, где жили родители Мари. Если злые языки прежде и болтали, что Карл Опгард оказался ей не по зубам, то теперь они умолкли: Мари взяла реванш, и даже больше.
Но вдруг объявился Карл, этот жалкий борец за утраченное положение и честь. Неужто он ради этого вернулся? Чтобы продемонстрировать всем трофейную жену, «кадиллак» и проект отеля, какого в деревне никто сроду не видал?
Ведь проект-то совершенно безумный, ну да, почти безнадежный. Во-первых, Карл решил строить отель на такой высоте, где деревья уже не растут, а значит, туда надо проложить несколько километров дороги. Но нельзя же называть отель высокогорным и при этом строить его там, где полно деревьев, хотя другие владельцы отелей так на голубом глазу и делают.
Во-вторых, кто вообще останавливается в отелях, чтобы сидеть в парилке и плавать в бассейне, где мочи больше, чем воды? Ведь на такое только горожане и горазды?
И в-третьих, ему ни за что не уговорить наших деревенских променять ферму и землю на воздушный замок. Риски надо разделить поровну, то есть убедить всех. А как этого добиться в такой деревне, где недоверие к новому – если, конечно, это новое не модель «форда» и не кино со Шварценеггером – впитывается, как говорится, с молоком матери.
А еще, разумеется, вопрос в том, зачем ему все это. Если верить Карлу, то горный спа-отель спасет деревню от медленной смерти.
Вот только поверят ли местные в такое благородство, или же они решат, что он, Карл Опгард, просто хочет выпендриться? Потому что такие, как Карл, только этого и хотят – в большом мире он уже достиг успеха, зато в родной деревне остался обычным кобелем, который поджал хвост и сбежал, когда его бросила мэрова дочка. Ведь главное в жизни – это заслужить признания дома, там, где, как тебе кажется, тебя недооценили и где тебе одновременно хочется и отомстить, и стать освободителем. «Я тебя насквозь вижу», – так у нас тут говорят, а в голосе слышатся и угроза, и утешение. А значит это, что все вокруг знают, кто ты такой на самом деле. И знают, что надолго за блефом и мишурой не спрячешься.
Я взглянул на дорогу, в сторону площади.
Прозрачность. Вот оно – проклятие и благословение нашей деревни. Всё рано или поздно всплывает на поверхность. Всё. Однако Карл, похоже, готов рискнуть – уж очень ему хочется, чтобы ему на площади тоже поставили памятник, а этой чести пока удостаивались лишь мэры, проповедники и танцовщицы.
