Я и радовался, и боялся, ожидая, когда она придет к Карлу, а когда она обнимала меня, обращалась ко мне или просто смотрела в мою сторону, я заливался краской. И естественно, эти чувства заставляли меня сгорать от стыда еще и потому, что я был не в силах покончить с ними, потому, что довольствовался объедками, сидел в той же комнате под тем предлогом, что способен на что-то, чего на самом деле не умел, то есть шутить и рассказывать что-нибудь интересное. В конце концов я нашел свою роль – роль молчаливого слушателя, который будет смеяться над шутками Карла или медленно кивать, когда Мари пересказывает какие-нибудь умные мысли своего папаши-мэра. Я отвозил их на вечеринки, где Карл напивался до зеленых чертей, а Мари пыталась вразумить его. Как-то раз Мари спросила, не хочется ли мне выпить, и я ответил, что нет, водить машину мне нравится больше, чем пить, да и за Карлом порой присматривать надо, верно ведь? На это она улыбнулась и больше не спрашивала. Похоже, поняла. По-моему, все понимали. Кроме Карла.
– Ясное дело, Рой с нами! – радостно заявлял он, и не важно, собирались ли они на лыжах, ехали на вечеринку в город или кататься на лошадях старого Оса.
Зачем я ему, он не пояснял, его радостной, искренней физиономии было достаточно. Она будто доказывала, что мир – отличное местечко, населенное сплошь добрыми людьми, счастливыми оттого, что находятся в компании друг друга.
Разумеется, я, как говорится, ни разу не взбунтовался. У меня хватало мозгов понять, что для Мари я лишь слегка унылый, но отзывчивый старший брат, всегда готовый их выручить. Но однажды вечером на субботней дискотеке Грета шепнула мне, что Мари в меня влюблена. За неделю до этого я переболел гриппом, а потом и Карл заразился и теперь сидел дома, никого никуда везти мне не требовалось, поэтому я глотнул самогонки – у Эрика Нерелла она всегда была при себе. Грета тоже напилась, и в глазах ее плясали черти. Я знал, что ей просто захотелось движухи, захотелось подгадить кому-нибудь, ведь я же знал ее и видел, какими глазами она смотрит на Карла. И тем не менее получилось, как с проповедником Армандом, который толковал на своем песенном шведском про спасение и жизнь после смерти. Когда тебе рассказывают сказку, которую тебе хочется услышать, то крохотная часть тебя – самая слабая – предпочитает в это поверить. Я заметил Мари возле входа. Она разговаривала с каким-то парнем, неместным, потому что местные к Мари подкатывать боялись. Не потому, что она девушка Карла, а потому, что знали: она умнее их, она их презирает и про их неудачу узнает каждый, потому что за дочкой мэра в Ортуне краем глаза следят все.
Но мне, брату Карла, подходить к Мари было неопасно. По крайней мере, для нас с ней неопасно.
– Привет, Рой, – улыбнулась она, – это Отто. Он изучает в Осло политологию и считает, что мне тоже надо туда поступить.
Я посмотрел на Отто – тот поднес к губам бутылку пива и отвернулся. Явно был не рад меня видеть и хотел, чтобы я побыстрее свалил куда подальше. Я с трудом сдержался, чтобы не врезать по дну бутылки, и старался смотреть только на Мари:
– Потанцуем?
Она удивленно и слегка насмешливо взглянула на меня:
– Но, Рой, ты же не танцуешь.
Я пожал плечами:
– Могу научиться. – Похоже, я здорово перебрал.
Мари громко рассмеялась и покачала головой:
– Я тебе не учитель. Меня и саму кто научил бы.
– Хочешь, помогу? – встрял Отто. – Я, кстати, инструктор по свингу.
– Да, давай! – Мари повернулась и наградила его той сияющей улыбкой, от которой тебе казалось вдруг, будто, кроме тебя и Мари, в мире больше никого нет. – Если ты не боишься, что тебя засмеют.
Отто заулыбался:
– Смеяться тут будет не над чем. – Он поставил бутылку на ступеньку, и я пожалел, что не засунул эту бутылку ему в глотку, когда была возможность.
– Вот это смелость. – Мари положила руку ему на плечо. – Ты не против, Рой?
– Конечно нет. – Я огляделся, раздумывая, о какую стену лучше разбить себе башку.
– Еще один смельчак! – Мари положила другую руку на плечо мне. – Учитель и ученик, идите танцуйте!
Она развернулась и ушла, и лишь спустя несколько секунд до меня дошло. Мы с этим Отто стояли и пялились друг на дружку.
– А давай я тебе морду набью? – предложил я.
– Ага, набьешь ты. – Он закатил глаза, взял бутылку и скрылся из виду.
Ну и хрен с ним, я все равно перебрал, а синяки, которыми Отто мог бы меня разукрасить, все равно были бы лучше стыда и головной боли, мучивших меня на следующее утро.
Когда я, умолчав о том, что наплела Грета, рассказал Карлу о случившемся, тот смеялся так, что у него начался приступ кашля.
– Ты у меня охрененный! Вызвался танцевать, чтобы отогнать всяких уродов от девушки своего брата!
Я усмехнулся:
– Ага, но только с Мари, а не с этим тупым Отто.
– Да по барабану, дай-ка я тебя поцелую!
Я оттолкнул его:
– Не лезь, гриппозный.
Оттого что я не признался Карлу в своих чувствах к Мари, мне было особенно неловко. Больше всего бесило меня то, что он сам ни о чем не догадывался. И ведь я сам мог бы ему рассказать. Признайся я – и он понял бы. По крайней мере, сказал бы, что понимает. Склонил бы голову, задумчиво посмотрел на меня и сказал бы, что такое случается и проходит. И я бы согласился. Именно поэтому я и молчал – ждал, когда все пройдет. Больше я никогда не приглашал Мари танцевать – ни в прямом смысле слова, ни в переносном.
Мари сама меня пригласила.
Это произошло через несколько месяцев после того, как Грета разболтала Мари, что Карл ее трахнул. Карл уже уехал учиться в Миннесоту, и я остался на ферме один. И однажды в дверь постучали. На пороге стояла Мари. Она обняла меня, прижалась ко мне грудью и спросила, хочу ли я с ней переспать. Прямо так и прошептала мне на ухо: «Хочешь со мной переспать? – И добавила: – Рой». То исследование про имена тут, скорее всего, ни при чем – она сказала это, чтобы подчеркнуть, что обращается она именно ко мне, Рою.
– Я знаю, что хочешь, – сказала она, не дождавшись ответа, – я все время это знала, Рой.
– Нет, – возразил я, – ты ошиблась.
– Не ври. – Она слегка отстранилась.
Я высвободился из ее объятий – разумеется, я понял, зачем она ко мне явилась. Да, Карла бросила она, но ведь и ее унизили тоже. Возможно, она бы и рада была его не бросать, вот только выхода у нее не оставалось. Мари Ос, дочка мэра, не могла смириться с тем, что сын нищего фермера с горы ей изменил, – особенно после того, как Грета растрезвонила об этом по всей деревне. Но дать Карлу отставку ей показалось недостаточно. Нужно было восстановить равновесие. И она решилась, а значит, сомневалась. Если мы с ней сейчас переспим, то я не буду тем, кто воспользовался растерянностью страдающей после разрыва девушки, – это она найдет применение старшему братцу, которого только что покинул самый дорогой ему человек.
