– И что будешь делать?
– Пошлю главного подрядчика в задницу и буду напрямую договариваться с субподрядчиками. Заморочек получится больше – придется общаться со строителями, каменщиками, электриками и всеми остальными и контролировать работу. Но так выйдет намного дешевле, чем если отстегивать главному подрядчику по десять-двадцать процентов каждый раз, когда они будут нанимать электриков.
– Но ты же не поэтому вчера катался вдоль озера?
Карл покачал головой:
– Я…
Он умолк – задняя дверца открылась, и на сиденье уселась Шеннон.
– Они готовятся к спуску, – сказала она, – возможно, это надолго. А вы тут о чем говорите?
– Рой спросил, где я вчера был. И я уже начал рассказывать, что ездил на дачу Ольсена. Спустился к сараю для лодок. Пытался представить все, что Рой тем вечером пережил. – Карл вздохнул. – Ты имитировал самоубийство и сам чуть не утонул, Рой. Все это – ради меня. Тебе не надоело?
– Надоело?
– Разгребать за мной?
– Ты же не виноват, что Ольсен свалился в Хукен, – возразил я.
Он посмотрел на меня. Возможно, он догадался, о чем я думаю. О свободном падении. И Сигмунде Ольсене, упавшем на машину в пяти метрах от скалы. Может, поэтому он и заговорил:
– Рой, я кое-что должен рассказать тебе…
– Все, что мне надо, я и так знаю, – перебил я его, – и главное – это что я твой старший брат.
Карл кивнул, улыбнулся, но так, будто вот-вот расплачется.
– Все так просто?
– Да, – кивнул я, – вообще-то, просто.
22
Когда они закончили и вылезли обратно к Козьему повороту, мы пили на кухне кофе. Я принес бинокль и навел его на их лица. Было уже три, значит они проковырялись почти четыре часа. Я приоткрыл окно, и до нас донесся голос Курта Ольсена. Губы Курта складывались в слова, понятные даже отсюда, а лицо у него побагровело – и на этот раз в этом были виноваты не ультрафиолетовые лучи. Эрику же явно хотелось побыстрее убраться оттуда, и он, может статься, догадывался, что Ольсен что-то подозревает. Двое скалолазов, помогавшие ленсману и Нереллу, показались мне растерянными, – скорее всего, о цели спуска им ничего не сказали: опасаясь сплетен, Ольсен, как говорится, в курс дела их не вводил.
Когда Эрик снял с себя этот смешной костюм сапера, он и двое других залезли в машину ленсмана, а вот сам Курт повернул голову и уставился прямо на наш дом. Солнце светило в окно, поэтому видеть-то он нас не видел, но не исключено, что стекло бинокля блестело. И возможно, он разглядел на гравии свежие следы шин и веревки. А может, я просто параноик. Но Ольсен сперва плюнул на землю и лишь потом развернулся и уселся в машину.
Я ходил из комнаты в комнату и собирал вещи. По крайней мере, те, которые, как я считал, могли мне сгодиться. Уезжал я недалеко, и планировать ничего не требовалось, но я все равно планировал. И собирал вещи так, словно возвращаться не собирался.
Когда я вошел в детскую и стал запихивать одеяло с подушкой в большую синюю икеевскую сумку, сзади раздался голос Шеннон:
– То есть все так просто?
– Ты про переезд? – спросил я, не оборачиваясь.
– Что ты его старший брат. И поэтому ты ему все время помогаешь?
– А почему же еще?
Она вошла в комнату, прикрыла за собой дверь и, скрестив руки на груди, привалилась к косяку.
– В школе, во втором классе, у меня была подружка – однажды я ее толкнула. Она упала и ударилась головой об асфальт. И вскоре начала носить очки. До этого она на зрение не жаловалась, и я была уверена, что случилось это по моей вине. Я этого не говорила, но надеялась, что она в отместку толкнет меня и я тоже разобью об асфальт голову. Когда мы ходили в пятый класс, парня у нее еще не было, и она винила во всем очки – тогда я, ничего ей не говоря, решила искупить свою вину и общалась с ней чаще, чем хотелось бы. Учеба ей давалась с трудом, но в шестом классе ее оставили на второй год, и я не сомневалась – это из-за того, что она ударилась головой. Поэтому я тоже осталась на второй год в шестом классе.
Я замер:
– Чего-чего-о?
– Я специально прогуливала, не готовила уроков, а на контрольных отвечала неправильно даже на самые простые вопросы.
Я открыл платяной шкаф и начал перекладывать в сумку футболки, носки и трусы.
– У нее все хорошо сложилось?
– Ага, – ответила Шеннон, – очки она носить перестала. И однажды я, к своему удивлению, застала ее с моим парнем. Она сказала, что ей очень стыдно и что пускай я когда-нибудь разобью ей сердце, как она разбила мое.
Я улыбнулся и положил в сумку номерной знак с Барбадоса.
– И какой вывод?
– Иногда чувство вины не приносит пользы ни одной из сторон.
– По-твоему, я чувствую вину?
Она склонила голову:
– А ты что, и впрямь ее чувствуешь?
– Почему бы?
– Этого я не знаю.
– Вот и я тоже. – Я застегнул молнию на сумке.
Когда я открыл дверь, она легонько коснулась моей груди, и от этого прикосновения меня бросило одновременно в жар и в холод.
– Карл не все мне рассказал, так ведь?
– Не все – о чем?
– О вас двоих.
– Все вообще рассказать невозможно, – попытался выкрутиться я, – о ком бы то ни было.
И выскочил из комнаты.
Карл дожидался меня в мамином холле. Он молча обнял меня – искренне и крепко.
А потом я выскочил и из дома.
Икеевскую сумку я швырнул на заднее сиденье, сам уселся на водительское, хлопнулся лбом о руль, повернул ключ в зажигании и рванул к Козьему повороту. И на секунду меня поманила возможность. Шанс раз и навсегда положить всему конец. И груда автомобильных остовов, которая все растет и растет.
Три дня спустя я стоял на футбольном поле Футбольного клуба Уса и почти жалел, что подписался на это. Дождь не прекращался, температура была плюс пять, и мы проигрывали со счетом ноль – три. Не то чтобы последнее меня тревожило, на футбол мне положить, однако я только что понял, что вторую игру – против Ольсена и против прошлого, – которую, как я полагал, мы выиграли, мы даже до половины не доиграли.
23
Карл заехал за мной на «кадиллаке».
– Спасибо, что согласился, – поблагодарил он, прогуливаясь по мастерской.
– И против кого играем? – спросил я, обуваясь.
– Не помню, – Карл остановился перед токарным станком, – но этот матч нам надо выиграть, чтобы не скатиться еще ниже.
– Еще ниже – это на какой уровень?
