Но кое-кому все-таки мог. Рите.
– Она говорит, что очень тобой довольна.
Я не ответил. По дороге медленно проехала машина, но в мастерской мы были одни.
– По ее словам, «сонет» никогда не был в лучшем состоянии. В общем, я пригнал машину – хочу, чтобы ты ее осмотрел и починил все, что нужно. Но не более того.
Я заглянул за его плечо, на котором устроился дьявол, и увидел припаркованную снаружи синюю «тойоту-королла». И постарался не показать ему, какое облегчение испытал.
– Сложность в том, что к завтрашнему дню она должна быть готова, – сказал Виллумсен. – Издалека приедет клиент – во время телефонного разговора он вроде бы согласился ее купить. И ему, и мне будет жаль, если он окажется разочарован. Понятно?
– Понятно, – сказал я. – Кажется, сверхурочная работа.
– А пускай Бернард по обычной часовой ставке это проведет.
– Обговорите это с ним.
Виллумсен кивнул:
– Учитывая состояние здоровья Бернарда, о стоимости часа скоро будем договариваться мы с тобой, Рой, – это лишь вопрос времени, и мне хотелось бы, чтобы ты уже сейчас понял, кто в этой мастерской самый важный клиент. – Он протянул мне ключи от машины, сказал, что, кажется, дождя сегодня все же не будет, и ушел.
Я завел машину в гараж, открыл капот и взвыл. Да я здесь ночевать останусь. И сейчас я работать не начну – через полчаса за мной заедет Сигмунд Ольсен. И внезапно у меня появилось о чем подумать. Вроде бы все в порядке, по-прежнему счастливая пора. Но, как оказалось, настал ее последний день.
34
– Виллумсен взбесился из-за того, что ты не доделал его машину к утру, – сказал дядя Бернард, когда я приехал в мастерскую утром после ночи «Фритца».
– Дел оказалось больше, чем я думал, – ответил я.
Дядя Бернард склонил набок свою большую квадратную голову. Верхушка маленького туловища – такого же квадратного. Мы с Карлом, чтобы его подразнить, звали его человечком из конструктора лего. Мы его очень любили.
– И каких же? – спросил он.
– Потрахаться, – сказал я, открывая капот «короллы».
– Чего?
– Небольшая накладка в расписании. Я вчера еще потрахаться договорился.
Дядя Бернард непроизвольно захохотал, но смеялся недолго. С трудом вернул лицу серьезное выражение.
– Сначала работать, а потом трахаться, Рой. Ясно?
– Ясно.
– Почему трактор на улице?
– Внутри не было места, сегодня еще три машины пригонят. Приезжие.
– А ковш зачем поднял?
– Он так меньше места занимает.
– По-твоему, у нас парковочных мест не хватает?
– Ладно, это дань уважения ночной работе. Ну, не связанной с «короллой».
Дядя Бернард посмотрел на трактор с поднятым ковшом. Покачал головой и ушел. Но я слышал, как, зайдя в контору, он опять засмеялся.
Я снова занялся «короллой». И только к вечеру, как говорится, разнеслась весть о том, что пропал ленсман Сигмунд Ольсен.
Когда нашли лодку с сапогами Сигмунда Ольсена, не возникло никаких сомнений в том, что он утонул, – это и не обсуждалось. Даже наоборот, люди устроили соревнование: кто раньше почуял, откуда ветер дует.
– За шуточками и улыбкой Сигмунда всегда пряталась какая-то тьма, но люди этого не понимали – они такого не замечают.
– Накануне он сказал мне, что тучи, кажется, сгущаются, а я решил, что это он про погоду.
– Врачи обязаны хранить тайну, но я слышал, они выписывали Сигмунду эти так называемые таблетки счастья. Да, несколько лет назад, у него и щеки тогда были круглые, помните? Потом-то они у него ввалились. Таблеток не пил.
– По нему было видно. Он о чем-то думал. Его что-то терзало. А ответа не было. Вот что бывает, если мы не находим ответа, не находим смысла, не находим Иисуса.
Приехавшая из соседней коммуны ленсман – кстати, это была женщина – все это выслушала, однако ей захотелось поговорить с теми, кто видел Сигмунда в день исчезновения. Мы с Карлом вместе сочинили для нее историю. Я объяснил ему, что лучше придерживаться правды – насколько это возможно – и скрыть лишь самое необходимое. Рассказать, зачем Сигмунд Ольсен пришел к нам на ферму, сколько примерно могло быть времени, когда он уехал, сказать, что Карл ничего особенного не заметил. Карл возразил: надо бы сказать, что у Ольсена, кажется, был депресняк, но я объяснил ему, что, во-первых, она побеседует с другими людьми – они скажут, что в тот день Ольсен вел себя как обычно. Во-вторых, если учесть, что она подозревает, будто кто-то приложил к его смерти руку, – в чем этот самый кто-то постарается ее убедить?
– Вызовешь подозрения, если станешь с излишним усердием доказывать, что Ольсен сам свел с жизнью счеты.
Карл кивнул:
– Конечно. Спасибо, Рой.
В постели домика на пастбище я впервые оказался через две недели после ночи «Фритца».
Я все делал как всегда, но Рита Виллумсен, видимо, стала больше обычного ценить наши стандартные постельные ритуалы.
Положив голову мне на руку, она курила сигарету с ментолом и изучающе меня разглядывала.
– Ты изменился, – сказала она.
– Да? – спросил я, держа за нижней губой «Берри».
– Повзрослел.
– Чего тут странного? Заметь, с тех пор, как ты лишила меня девственности, прошло время.
Она слегка вздрогнула: раньше я с ней так не разговаривал.
– Я имею в виду – с последней встречи, – сказала она. – Ты изменился.
– Лучше стал или хуже, чем в прошлый раз? – спросил я и, вытащив снюс указательным пальцем, положил его в пепельницу на прикроватном столике и повернулся к ней. Положил руку ей на бедро. Она многозначительно на нее посмотрела. Одно из неписаных правил: когда заниматься любовью, а когда отдыхать, решала она, а не я.
– Знаешь, Рой, – сказала она, затягиваясь сигаретой, – я все-таки решила сегодня тебе это сказать: пора нам закругляться с нашим романом.
– Вот как? – спросил я.
– Мне подруга донесла, что эта девка, Грета Смитт, распускает слухи, мол, я бегаю на свидания к молоденькому парню.
Я кивнул, но не стал говорить ей, что и сам подумывал все это прекратить. Наверное, просто-напросто устал – вечно одно и то же. Доехать до пастбища, потрахаться, съесть домашнюю еду, которую она прихватила с собой, потрахаться, поехать домой. Однако, произнеся это предложение вслух самому себе, я не понял, от чего тут уставать. Да и не сказать чтобы меня дожидалась какая-то альтернатива госпоже Виллумсен и в чем тут проблема.
– Но после всего того, что ты сделал со мной сегодня, думаю, с разрывом можно подождать, – сказала она, затушила сигарету в пепельнице и повернулась ко мне.
