– Без гарантий?
– Рой, местным жителям мы доверяем.
– Мне нужно двести тысяч.
– Но не настолько, – улыбнулся он. Грусть в глазах стала более явной.
– Карла исключат в девять. В четыре по местному времени.
– Ни разу не слышал об университетах с такими строгими правилами, – сказал менеджер, почесывая тыльную сторону ладони. – Но раз вы так говорите, то… – Он все чесал и чесал руку.
– То? – нетерпеливо спросил я и посмотрел на часы. Осталось шесть с половиной часов.
– То я вам этого не говорил, но вам, возможно, не помешает поговорить с Виллумсеном.
Я посмотрел на менеджера. Значит, деревенские слухи правдивы, Виллумсен дает людям в долг. Без гарантий и под очень высокий процент. То есть без всяких гарантий, кроме всем известной: Виллумсен тем или иным образом в тот или иной момент придет и потребует долг. И выжмет его. Еще ходили слухи о том, что из Дании он привез головореза для выколачивания долгов: всю работу сделает он. Я, естественно, знал, что Эрик Нерелл брал у Виллумсена немного в долг, когда покупал помещение «Свободного падения», но в то время разговоров о жестком выколачивании задолженности не было. Даже наоборот: Эрик говорил, что Виллумсен проявил терпение и ждал, и Эрик, попросив об отсрочке, получил следующий ответ: «Пока проценты капают, Нерелл, дергаться я не буду. С капитализацией процентов условия для меня шикарные».
Я поехал в контору Виллумсена. Знал, что Риты там не будет, она это место ненавидела. Над столом висела голова оленя – он словно пробил стену и теперь в изумлении рассматривал открывшуюся перед ним картину. Под оленьей головой сидел Виллумсен, откинувшись на спинку стула – двойной подбородок стекал на воротничок рубашки – и сложив короткие жирные пальцы на груди. Время от времени он поднимал правую руку, чтобы стряхнуть пепел с сигары. Склонил голову набок и оценивающе на меня посмотрел. Насколько я понял, определял мою платежеспособность.
– Два процента, – сказал он, когда я выложил свою проблему и рассказал о сроках. – Взносы ежемесячно. Могу позвонить в банк и хоть сейчас перевести деньги.
Я достал коробку снюса и положил под губу пакетик, проводя в голове вычисления:
– Это двадцать пять процентов в год.
Виллумсен вынул изо рта сигару:
– Считать мальчик умеет. Это у тебя от отца.
– А в этот раз вы тоже рассчитываете, что торговаться я не буду?
Виллумсен засмеялся:
– Ниже я предложить не могу. Take it or leave it
[16]. Время идет.
– Где мне расписаться?
– А, мы поступим проще, – сказал Виллумсен и протянул руку над письменным столом. Она напоминала связку жирных сосисок.
Подавив дрожь, я ее пожал.
– Ты когда-нибудь влюблялся? – спросила Унни.
Мы пошли в огромный сад отеля «Блаттрейн». Облака неслись по небу над озером Хеддальсватне, и оттенки менялись в зависимости от освещения. Я слышал, по прошествии лет пары тратят на разговоры все меньше времени. У нас было наоборот. Ни один из нас не был особо разговорчив, а в первые встречи за диалог в основном нес ответственность я. Мы встречались раз в месяц уже пять лет, и хотя, если сравнивать с первой встречей, Унни давала на вопросы более развернутые ответы, ей было несвойственно вот так, без всякого повода, поднимать подобные темы.
– Было разок, – сказал я. – А ты?
– Никогда, – ответила она. – Ну и как тебе?
– Влюбленность?
– Да.
– Ну, – сказал я, закрываясь воротником куртки от порывов ветра, – бороться там не за что.
Поглядев на нее, я увидел едва уловимый намек на улыбку. Задумался, куда она двинется дальше.
– Я читала, что за всю жизнь по-настоящему влюбиться можно лишь два раза, – сказала она. – Первый раз – действие, а второй – противодействие. Вот они-то и есть землетрясения, а все остальное – это всего лишь более мелкие эмоциональные встряски.
– Ладно, – сказал я. – Тогда у тебя еще есть шанс.
– Но мне землетрясения не нужны, – сказала она. – У меня дети.
– Понимаю. Но землетрясения случаются независимо от того, хотим мы этого или нет.
– Да, – согласилась она. – А раз ты говоришь, что бороться не за что, значит любовь не была взаимной, да?
– Все так.
– В общем, от сейсмоопасных зон лучше держаться подальше, – сказала она.
Я медленно кивнул. До меня начало доходить, о чем речь.
– Кажется, Рой, я чуть ли в тебя не влюбилась. – Она помедлила. – Не думаю, что мой дом после такого землетрясения выстоит.
– И поэтому… – начал я.
Она вздохнула:
– И поэтому мне придется покинуть…
– …сейсмоопасную зону, – договорил я за нее.
– Да.
– Насовсем?
– Да.
Мы стояли молча.
– Ты не… – проговорила она.
– Нет, – сказал я. – Ты все решила. А я совсем как мой отец.
– Твой отец?
– Торговаться не умею.
Последний час мы провели вместе в номере, я снял сьют, из постели открывался вид на озеро. На закате небо прояснилось, и Унни сказала, что вспомнила песню «Дип пёрпл» – ту самую, где упоминается отель на берегу Женевского озера в Швейцарии. Я ответил, что в песне отель сгорает дотла.
– Да, – согласилась Унни.
Мы сдали номер до полуночи, поцеловались на прощание на парковке и уехали из Нотоддена – каждый своей дорогой. Больше мы не виделись.
В тот год Карл позвонил мне в канун Рождества. Вдалеке я слышал веселые голоса празднующих и песню Мэрайи Кэри «All I Want for Christmas is You»
[17]. Сам я сидел в одиночестве: комнатка в мастерской, аквавит и бараньи ребрышки от бренда «Фьордланд» с колбасками и морковным пюре.
– Тебе одиноко? – спросил он.
Я прощупал почву:
– Есть немного.
– Немного?
– Очень. А ты как?
– В офисе рождественский обед. Пунш. Мы выключили телефон и…
– Карл! Карл, come dance!
[18] – Женский голос, слегка визгливый и гнусавый, прервал нас, оказавшись у самого микрофона. Судя по звукам, она села к нему на колени.
– Слушай, Рой, мне пора. Я тебе отправил подарочек к Рождеству.
– Чего?
