Я не мог не рассмеяться. Смешок вылетел краткий. Жесткий.
– Вот бред.
Она вздохнула:
– Да, бред.
– Вот видишь.
Вдруг Шеннон выпустила мою руку и встала передо мной. За этой маленькой женщиной простиралось шоссе, в ночи напоминавшее белую пуповину.
– Бред, – сказала она. – Бред: влюбиться в брата собственного мужа от того, как он поглаживает грудку птицы у тебя в руках и рассказывает тебе о ней. Бред: влюбиться в него из-за историй, которые о нем рассказывал брат.
– Шеннон, не…
– Бред! – крикнула она. – Бред: влюбиться в сердце, которое, как ты осознаешь, не знает предательства.
Когда я попытался обойти ее, она уперлась руками мне в грудь.
– А еще бред, – тихо произнесла она, – думать только об этом мужчине и больше ни о чем другом из-за нескольких часов, проведенных в отеле Нотоддена.
Я стоял в нерешительности.
– Пойдем? – прошептала она.
Едва мы оказались за дверью мастерской, она притянула меня к себе. Я вдыхал ее запах, до опьянения и головокружения целовал ее сочные губы, чувствовал, как она до крови кусает мои, а мы оба вновь ощутили сладкий металлический вкус моей крови; одновременно она расстегивала мои брюки, шепча уже знакомые мне ругательства. Держась за меня, она пинком сбила меня с ног, я рухнул на бетонный пол. Лежал и смотрел, как она, приплясывая на одной ноге, стянула с себя ботинки и колготки. Затем задрала платье и села на меня сверху. Влажной она не была, но, схватив мой затвердевший член, с силой вдавила в себя – мне показалось, будто с его головки содрали кожу. К счастью, она не двигалась – только сидела и смотрела на меня, как госпожа.
– Тебе хорошо? – спросила она.
– Нет, – ответил я.
Засмеялись мы одновременно.
От смеха ее половой орган сжался вокруг моего – она это тоже почувствовала и засмеялась еще громче.
– Там, на полке, машинное масло есть, – сказал я, показывая направление.
Склонив голову набок, она ласково на меня смотрела, как сонный ребенок. Затем, все еще не шевелясь, закрыла глаза, но я чувствовал, как внутри у нее становится тепло и влажно.
– Подожди, – прошептала она, – подожди.
Я подумал про обратный отсчет перед полуночью на площади. Круг наконец разомкнулся, мы перебрались на другую сторону, и я свободен.
Она начала двигаться.
Кончила она с яростным, победным криком, как будто ей удалось вынести дверь, за которой ее удерживали.
Мы лежали в обнимку в постели и прислушивались. Ветер утих, и порой до нас доносился треск припозднившейся ракеты. А потом я задал вопрос – его я себе задавал с того самого дня, как Карл и Шеннон заявились во двор Опгарда.
– А почему вы приехали в Ос?
– Разве Карл не сказал?
– За исключением того, что планирует вернуть деревню на карту. Он от чего-то сбежал?
– Он тебе не рассказал?
– Он что-то говорил про судебное разбирательство – какой-то проект с недвижимостью в Канаде.
Шеннон вздохнула:
– Проект в Канморе – его хотели закрыть из-за превышения расходов и нехватки средств. И никакого судебного разбирательства нет. Больше нет.
– То есть как?
– Дело закрыто. По решению суда Карл обязан выплатить партнерам компенсацию.
– И?..
– Это оказалось ему не по силам. Вот он и сбежал. Сюда.
Я приподнялся на локтях:
– Так, значит, Карл… в розыске?
– Ну, в принципе, да.
– Так вот зачем ему спа-отель? Расплатиться с долгами в Торонто?
Она вяло улыбнулась:
– В Канаду он возвращаться не планирует.
Я сделал попытку все осознать. Приезд Карла домой – это просто-напросто бегство мошенника?
– А ты? Зачем ты с ним сюда приехала?
– Потому что чертежи проекта в Канморе делала я.
– И?..
– Это мой магнум опус. Мое здание IBM. В Канморе у меня не получилось, но Карл пообещал дать мне еще один шанс.
До меня начинало доходить.
– Спа-отель… Чертежи у тебя были готовы.
– Да, кое-что я подправила. Ландшафт здесь и в районе Канмора, в Скалистых горах, не то чтобы разный. Денег у нас не осталось, а вкладываться в наш проект было некому. Вот Карл и предложил поехать в Ус. По его словам, здесь люди ему по-прежнему доверяют и в их глазах он местное чудо.
– И вы сюда приехали. С пустыми карманами. Но на «кадиллаке».
– Карл говорит, что, если тебе надо заинтересовать людей подобным проектом, appearance
[26] – это все.
Я вспомнил про странствующего проповедника Арманда. Когда всплыло, что он обогатился на легковерных людях, искавших исцеления, но не обращавшихся за помощью к врачам, он удрал на север. Когда его нашли, оказалось, что он основал секту, выстроил церковь исцеления и завел трех «жен». Его арестовали за уклонение от уплаты налогов и мошенничество, а когда на суде его спросили, почему он с мошенничеством не завязал после того, как удрал, ответил он следующее: «Потому что я это умею».
– Почему вы мне об этом не рассказали? – спросил я.
Шеннон улыбнулась самой себе.
– Ну чего? – спросил я.
– Он сказал, тебе это на пользу не пойдет. Попробую вспомнить, какими словами он говорил. Да… он говорил, что ты моралист, хоть чуткости в тебе нет и особым состраданием ты не отличаешься. В противоположность ему самому – ранимому цинику, умеющему сочувствовать.
Больше всего мне хотелось громко выругаться, но пришлось засмеяться. Черт бы его побрал, слова подбирать он умел. Он не только правил ошибки в моих сочинениях: иногда он и пару предложений выкидывал, облегчал – у дерьма крылья вырастали. У дерьма – крылья. Да уж, тут у него талант.
– Но ты не прав – Карл действовал из лучших побуждений, – сказала Шеннон. – Он правда всем хотел добра. И разумеется, самому себе чуть-чуть больше. И смотри-ка, у него получилось.
– Все по-прежнему не так уж гладко. Дан Кране планирует статью написать.
Шеннон покачала головой:
– По словам Карла, проблема решена. Сейчас у нас все гораздо лучше. Мы снова вернулись в график. А через две недели он подпишет контракт со шведским гостиничным оператором, который возьмется за отель.
– Так Карл деревню спасает. Памятник себе поставит. И разбогатеет. Как думаешь, ему что важнее?
– Думаю, наши мотивы обычно настолько сложны, что мы сами их до конца не понимаем.
