Я раскрыла ее и прочла первое стихотворение вслух. Голос мой перекрывал звук ветра, барабанящего по стенам палатки. Я читала его снова, и снова, и снова.
Это было стихотворение под названием «Сила».
5. Следы
С формальной точки зрения я на 15 дней старше Маршрута Тихоокеанского хребта. Я родилась в 1968 году, 17 сентября, а маршрут был официально утвержден актом конгресса США 2 октября того же года. Вообще-то маршрут существовал в разнообразных формах задолго до этого. Различные его участки осваивали и наносили на карту с 1930‑х годов, когда группа туристов и энтузиастов дикой природы впервые проявила интерес к созданию маршрута от Мексики до Канады. Но только в 1968 году МТХ получил официальное признание, а полностью завершен – только в 1993 году. Официальное открытие состоялось почти ровно за два года до того, как я проснулась в то первое утро посреди зарослей юкки, которая воткнула в меня свои колючки. Но у меня не было ощущения, что этой тропе всего два года. Она даже не казалась мне моей ровесницей. В ней дышала древность. Знание. Абсолютно и глубоко равнодушное ко мне.
Я проснулась на рассвете, но еще целый час не могла заставить себя даже сесть. И вместо этого валялась в спальном мешке и читала путеводитель, все еще полусонная, хотя проспала – или, по крайней мере, пролежала – около 12 часов. Ветер неоднократно будил меня ночью, врезаясь в мою палатку мощными ударами, иногда настолько сильными, что матерчатые стенки ложились мне на лицо. Он затих за несколько часов до рассвета, но тогда меня разбудило нечто иное – тишина. Неопровержимое доказательство того, что я здесь совершенно одна.
Я выползла из палатки и медленно выпрямилась. Мышцы мои затекли после вчерашнего похода, босые ноги ощущали каждую неровность каменистой почвы. Я по-прежнему не испытывала голода. Однако заставила себя позавтракать, всыпав две ложки соевой порошковой субстанции, носившей хвастливое название «Лучше, чем молоко», в один из котелков и смешав его с водой, прежде чем добавить туда гранолу
[17]. Вкус показался мне не лучше молока. И не хуже. У него вообще не было никакого вкуса. С тем же успехом я могла жевать траву. Похоже, мои вкусовые рецепторы напрочь онемели. Но я все равно продолжала заталкивать в рот эту субстанцию. Мне нужно было подкрепиться перед предстоящим долгим днем. Я допила оставшуюся воду из бутылок и осторожно наполнила их заново из водяного бурдюка, который тяжело плескался в моих руках. Если верить путеводителю, я была в 21 километре от первого источника воды, Голден-Оук-Спрингс, которого, несмотря на свои жалкие вчерашние результаты, я рассчитывала достичь к концу дня.
Я загрузила свой рюкзак так же, как накануне в мотеле, укладывая и запихивая в него вещи, пока не осталось даже малейшей щелочки, а остальное привязала эластичными шнурами снаружи. Мне потребовался час, чтобы свернуть лагерь и пуститься в путь. И почти сразу же я наступила на маленькую кучку помета какого-то животного, всего в нескольких футах от того места, где ночевала. Он был черным, как смола. Койот, как я понадеялась. А может быть, горный лев?! Я поискала на земле следы, но ничего не нашла. Обвела взглядом окрестности, готовая увидеть здоровенную кошачью морду, выглядывающую из зарослей полыни или россыпи камней.
Я двинулась вперед, чувствуя себя чуть более опытной, чем вчера, меньше осторожничая при каждом шаге, несмотря на обнаруженный помет, и даже рюкзак казался не таким тяжелым. От этой новообретенной силы ничего не осталось за четверть часа, пока я взбиралась в гору, а потом еще выше, углубляясь в Скалистые горы, преодолевая один подъем за другим. Рама рюкзака поскрипывала у меня за спиной при каждом шаге, напрягаясь под огромным весом. Мышцы верхней части спины и плеч скрутились в тугие жаркие узлы. Я то и дело останавливалась и наклонялась, упираясь руками в колени, частично смещая вес рюкзака с плеч, чтобы получить пару секунд облегчения, а затем, пошатываясь, идти дальше.
К полудню я поднялась до 1830 метров над уровнем моря, и в воздухе похолодало, а солнце внезапно исчезло за тучами. Вчера в пустыне было жарко, но теперь я дрожала, сидя за обедом, состоявшим из протеинового батончика и кураги. Пропитавшаяся по́том футболка холодила мне спину. Я выкопала из мешка с одеждой флисовую куртку и надела ее. А потом прилегла на брезент, чтобы отдохнуть пару минут, – и, не желая того, уснула.
Проснулась оттого, что дождевые капли упали на мое лицо, и посмотрела на часы. Оказывается, я проспала почти 2 часа. Мне ничего не снилось. Я вообще не сознавала, что сплю, как будто кто-то подкрался сзади и вырубил меня ударом камня по голове. Усевшись, я увидела, что со всех сторон меня окружило облако. Туман был настолько непроницаемым, что я ничего не видела дальше метра вокруг. Я взвалила на себя рюкзак и пошла вперед под легким дождем. Но все мое тело чувствовало себя так, будто с каждым шагом проталкивалось сквозь глубокие воды. Я закатала футболку и шорты, чтобы сделать из них подушечки на тех местах на бедрах и спине, которые рюкзак стер в кровь, однако от этого стало только хуже.
Я продолжала подниматься весь день и вечер, не видя ничего, кроме того, что было прямо у меня под ногами. Я уже не думала о змеях, как вчера. Я вообще не думала: Вот, я иду по маршруту Тихоокеанского хребта. Я даже не думала: Боже, во что я себя втравила? Все мысли были лишь о том, чтобы подталкивать себя вперед. Мой разум стал хрустальной вазой, в которой содержалось только одно это желание. Зато тело сделалось его противоположностью – мешком с битым стеклом. Каждое мое движение отдавалось в нем болью. Я считала шаги, чтобы отвлечься от боли, и числа мерно тикали в моей голове, от одного до одной сотни, а потом начинались заново. Эти блоки чисел сделали ходьбу чуточку более сносной, как будто мне нужно было всего лишь добраться до конца каждого блока.
Во время подъема до меня дошло, что я не понимаю, по какой горе иду, даже иду ли я по одной горе – или по целому ряду гор, слившихся воедино. Там где я росла, гор не было. Мне случалось забираться в горы, но только по хорошо протоптанным тропинкам, и эти походы были однодневными. И, в сущности, то были не столько горы, сколько довольно высокие холмы. Но эти горы были иными. Эти горы, как я теперь понимала, были многослойными и сложными, необъяснимыми и не похожими ни на что. Всякий раз как я добиралась до места, которое казалось мне вершиной горы или серии гор, слившихся вместе, я обнаруживала свою ошибку. Всегда оставалось куда подниматься, даже после коротенького спуска. И так я шла и шла вперед, пока не добралась до того места, которое на самом деле было вершиной. Я поняла, что это вершина, потому что там оказался снег. Нет, не на земле – он падал с неба тонкими хлопьями, которые кружились в безумной пляске, подхваченные ветром.
Я не ожидала в пустыне никакого дождя, и уж точно не ожидала никакого снегопада. Там, где я росла, не было не только гор, но и пустынь. И хотя я пару раз ходила в однодневные походы по пустыне, на самом деле я не понимала, что она такое. Я считала пустыни сухими, жаркими песчаными равнинами, полными змей, скорпионов и кактусов. Но они были не такими. Точнее, они были и такими тоже, но у них было множество иных качеств. Они были многослойными и сложными, необъяснимыми и не похожими ни на что. Мое новое существование не имело никаких аналогов – и я поняла это на второй день на маршруте.
