– И куда направляешься? – продолжал расспрашивать он. Зловоние, исходившее от него, было таким мощным, что я едва не закашлялась, хоть и догадывалась, что пахну ничуть не лучше, чем он. Несмотря на принятую накануне ванну у Фрэнка и Аннет, я была по-прежнему одета в свои грязные одежки.
– Может, останусь на ночь в мотеле, – сказала я.
– Не делай этого! – с жаром взревел он. – Я, на свою голову, сунулся туда, и меня упекли в каталажку!
Я кивнула, понимая, что он решил, будто я такая же, как он. Бродяга. Отверженная. Никакая не студентка, пусть даже бывшая. Про МТХ я даже заикаться не стала.
– Угощайся, – предложил он, протягивая мне бумажный пакет. – Там хлеб и болонская колбаса. Можешь сделать себе сэндвичи.
– Нет, спасибо, – отказалась я, одновременно возмущенная и тронутая его предложением.
– Ты откуда? – спросил он. Ему явно неохота было уезжать.
– Из Миннесоты.
– Эй! – воскликнул он, и по лицу его расползлась широкая улыбка. – Так ты ж моя сестренка! А я из Иллинойса. Иллинойс и Миннесота – они как соседи.
– Ну, почти соседи – между ними еще Висконсин, – возразила я – и сразу же пожалела об этом, не желая ранить его чувства.
– Ну, все равно соседи, – подытожил он и протянул мне раскрытую ладонь для рукопожатия.
И я ее пожала.
– Удачи, – сказала я ему в спину, когда он покатил дальше.
Я зашла в продуктовый магазин и долго бродила между рядами, ни до чего не дотрагиваясь, ослепленная видом целых гор еды. Я купила кое-что, чтобы восполнить запасы продуктов, которые съела, пока не могла готовить себе обеды из сухого пайка. А потом долго шла вдоль оживленной главной улицы, пока не обнаружила здание, которое показалось мне самым дешевым мотелем в городе.
– Меня кличут Бадом, – сообщил мне мужчина за конторкой, когда я спросила, есть ли у него свободный номер. У него была внешность висельника и кашель курильщика. Кожа загорелых щек свисала по бокам его морщинистого лица. Когда я рассказала ему, что путешествую по МТХ, он настоял на том, чтобы постирать мою одежду.
– Да я просто закину твои вещички в стиралку вместе с простынями и полотенцами, милочка. Мне это ничего не стоит, – прибавил он, когда я запротестовала.
Я пошла в свой номер, разделась догола и натянула непромокаемые штаны и куртку, хотя был жаркий июньский день; потом вернулась на рецепцию и протянула Баду маленькую кучку грязной одежды, смущаясь и снова благодаря.
– Это потому, что мне понравился твой браслет. Вот почему я предложил, – пояснил Бад. Я закатала рукав своей куртки, и мы оба на него уставились. Это был полинялый серебряный ободок, браслет «военнопленного, пропавшего без вести», который моя подруга Эме застегнула на моей кисти, когда мы прощались на улице Миннеаполиса несколько недель назад.
– Дай-ка мне поглядеть, кто у тебя там, – он перегнулся через конторку, взял меня за руку и повернул, чтобы прочесть написанные на браслете слова. – Уильям Джей Крокет, – проговорил он и отпустил мою руку. Эме навела справки и рассказала мне, кем был этот Уильям Джей Крокет: военным летчиком, которому оставалось два месяца до двадцать шестого дня рождения, когда его самолет был сбит во Вьетнаме. Она носила этот браслет много лет, не снимая. С того момента как она подарила его мне, я тоже его не снимала.
– Я сам ветеран Вьетнама, так что у меня глаз на такого рода вещи. Поэтому я и дал тебе наш единственный номер, где есть ванная, – пояснил Бад. – Я был там в шестьдесят третьем, мне едва стукнуло восемнадцать. Но теперь я против войны. Против любой войны. На сто процентов против. Не считая только особых случаев.
В пластиковой пепельнице перед ним дымилась сигарета, Бад взял ее в руку, но не поднес к губам. – Ну, я полагаю, ты уже знаешь, что в этом году в Сьерра-Неваде полным-полно снега.
– Снега? – переспросила я.
– В этом году настоящий рекорд. Все завалило. Здесь в городе есть бюро по природопользованию. Если хочешь, зайди к ним и спроси насчет погодных условий, – предложил он и затянулся сигаретой. – Твои вещички будут готовы через час или два.
Я вернулась в свой номер, приняла душ, потом полежала в ванне. А после откинула покрывало на постели и улеглась на простыни. В моем номере не было кондиционера, но я все равно потрясающе себя чувствовала. Я чувствовала себя лучше, чем когда-либо за всю жизнь – теперь, когда маршрут показал мне, что такое по-настоящему ужасное самочувствие. Поднялась, порылась в рюкзаке, потом снова разлеглась на кровати и принялась читать «Когда я умирала». А слова Бада насчет снега эхом отзывались во мне.
Я знала, что такое снег. В конце концов, я же выросла в Миннесоте. Я разгребала его лопатой, ездила по нему, катала из него снежки. Я день за днем смотрела из окон, как он падал и собирался в сугробы, которые смерзались и покрывали землю на многие месяцы. Но этот снег был другим. Это был снег, который укрывал Сьерра-Неваду столь неколебимо, что горы были названы в его честь – по-испански sierra nevada означает «заснеженные горы».
Мне казалось абсурдным то, что я шла по этому снежному хребту всю дорогу, что засушливые безводные горы, которые я пересекала вплоть до этого момента, официально были частью Сьерра-Невады. Но они не были Высокой Сьеррой – исполинской цепью гранитных пиков и утесов, простирающейся за Кеннеди-Медоуз, которые альпинист и писатель Джон Мюир всем сердцем обожал и исследовал более ста лет назад.
Я не читала его книг о Сьерра-Неваде до того, как сама ступила на маршрут, но знала, что он был основателем «Сьерра-клуба». Спасение Сьерра-Невады от овцеводов, горных разработок, развития туристической индустрии и иных видов агрессии современной эпохи было его пожизненной страстью. Именно благодаря ему и его сторонникам бо́льшая часть Сьерра-Невады и по сей день остается частью дикой природы. Природы, которая теперь, по всей видимости, завалена снегом.
Не сказать, чтобы эта новость полностью застала меня врасплох. Авторы путеводителя предостерегали насчет снега, с которым я могу столкнуться в Высокой Сьерре, и я шла, подготовленная к этому. По крайней мере, подготовленная до такой степени, которую полагала достаточной до того, как вышла на маршрут. Я купила топорик-ледоруб и послала его почтой в коробке, которую должна была забрать в Кеннеди-Медоуз. Покупая ледоруб, я искренне считала, что он будет мне нужен лишь время от времени, на самых высоких участках маршрута. Путеводитель уверял меня, что в обычный год бо́льшая часть снега успевает стаять к тому времени, когда я собиралась проходить Высокую Сьерру, – к концу июня – июлю. Мне и в голову не пришло проверить, был ли этот год «обычным».
Я нашла телефонную книгу на прикроватном столике и пролистала ее, а потом набрала номер местного офиса бюро землепользования.
– О да, там целая куча снега, – подтвердила женщина, которая взяла трубку. Подробности были ей неизвестны, но она знала наверняка, что этот год был рекордным по снегопадам в Сьерре. Когда я рассказала ей, что иду по МТХ, она предложила подвезти меня до тропы. Я повесила трубку, ощущая не столько тревогу по поводу снега, сколько облегчение оттого, что мне не придется ловить попутку. Снег просто казался мне таким далеким, таким невероятным.
