– Где мы?! – прокричала я им через широкую снежную пустошь.
– Что?! – их ответ едва долетел до меня.
Я выкрикивала эти слова снова и снова – где мы, где мы, – пока у меня не заболело горло. Я приблизительно знала, где нахожусь, но хотела услышать, что они скажут, просто чтобы быть уверенной. Я кричала снова и снова, но крики мои до них не долетали, так что я решила попробовать один последний раз, вложив в этот крик все свои силы, и едва не скатилась с горы в результате отчаянных усилий:
– ГДЕ МЫ?!
Возникла пауза, которая говорила о том, что они наконец расслышали мой вопрос, а потом, в унисон, они заорали в ответ:
– В КАЛИФОРНИИ!!
Судя по тому, как они повалились при этом друг на друга, я догадалась, что их одолел неудержимый хохот.
– Спасибо!! – саркастически крикнула я в ответ, хотя весь мой сарказм достался ветру.
Они крикнули мне еще что-то, но я не расслышала, что именно. Они повторяли много раз, но эхо смешивало слова, пока наконец они не прокричали их одно за другим, тогда я смогла их расслышать.
– ТЫ! ЗАБЛУДИЛАСЬ?!
Я пару секунд обдумывала этот вопрос. Если я скажу «да», они спасут меня и я покончу с этим проклятым Богом маршрутом.
– НЕТ!!! – завопила я в ответ. Я не заблудилась.
Я просто перенервничала. Оглянулась и посмотрела на деревья, сквозь которые просачивался угасающий дневной свет. Скоро вечер, а мне еще нужно найти место, чтобы поставить лагерь. Я поставлю свою палатку в снегу, проснусь в снегу и пойду дальше по снегу. И это несмотря на все, что я сделала, чтобы избежать снега!
Я шла дальше, пока не нашла нечто, относительно напоминавшее уютное местечко для палатки – в смысле, уютное тогда, когда у тебя нет выбора, кроме как счесть таким местечком подмерзшую корку снега под деревом. Забравшись в спальный мешок, надев на себя все вещи, которые у меня были, я мерзла, но чувствовала себя сносно, а бутылки с водой лежали рядом со мной, так что они замерзнуть не могли.
Утром стены моей палатки были покрыты узорами инея – паром от моего дыхания, который ночью осел на них и заиндевел. Некоторое время я лежала молча, полностью проснувшись, не готовая снова сталкиваться со снегом, прислушиваясь к песням птиц, которых не знала по именам. Знала только, что их песни становятся для меня привычными. Когда я наконец села, расстегнула молнию на двери и выглянула наружу, то увидела, как птицы перелетают с дерева на дерево, изящные, беззаботные и совершенно равнодушные ко мне.
Я достала свой котелок, налила в него воды, всыпала заменитель молока, потом добавила гранолы и уселась завтракать перед открытым входом в палатку, надеясь, что по-прежнему нахожусь на МТХ. Доев, поднялась, вычистила котелок горстью снега и осмотрела окрестности. Меня окружали камни и деревца, торчавшие из-под заледенелого снега. Я по-прежнему ощущала дискомфорт из-за дурацкой ситуации, в которой оказалась, и при этом меня ошеломила бескрайняя одинокая красота. Что мне делать – идти дальше или повернуть обратно? Я ненадолго задумалась, хотя мне прекрасно был известен ответ. Он буквально сидел у меня в печенках: конечно, я пойду дальше. Я приложила слишком много усилий, чтобы добраться сюда, и не могла поступить по-другому. Повернуть обратно было бы логично. Я могла бы пройти по собственным следам обратно до Сьерра-Сити, поймать еще одну попутку и поехать еще дальше к северу, туда, где горы были свободны от снега. Это было безопасно. Это было разумно. Вероятно, именно так и следовало сделать. Но ничто во мне не желало так поступать.
Я шла весь день, падая и оскальзываясь, осторожно переступая, сжимая лыжную палку с такой силой, что на ладони появились мозоли. Я переложила ее в другую руку. Но мозоли появились и на другой. Перед каждым поворотом, на каждом гребне, по другую сторону каждой лужайки я надеялась, что снега больше не будет. Но всегда после нескольких прогалин, где была видна земля, снова начинался снег. «Я еще на МТХ?» – гадала я, увидев очередной кусок голой земли. Невозможно было сказать наверняка. Только время покажет.
Мне было жарко, и вся спина мокла там, где к телу прилегал рюкзак, вне зависимости от температуры воздуха или количества одежды, которая была на мне надета. Останавливаясь, я начинала дрожать через считаные минуты, и влажная одежда внезапно становилась ледяной. Мышцы начали наконец приспосабливаться к требованиям долгих переходов, но теперь к ним были предъявлены новые требования, и состояли они не только в том, чтобы сохранять постоянную собранность, стараясь держаться прямо. Если я шла по склону, то приходилось вырубать в снегу каждую ступеньку, чтобы у ног была точка опоры, иначе я бы съехала с горы и врезалась в камни и кусты, а то и деревья, или даже хуже – перелетела бы через край ущелья. Я методично вбивала ботинки в корку наста, покрывавшую снег, шаг за шагом готовя для себя ступеньки. Я помнила, как Грэг учил меня делать это ледорубом в Кеннеди-Медоуз. Теперь я изо всех сил, почти патологически желала, чтобы ледоруб был здесь со мной, представляя, как он бесполезно валяется в ящике для туристов МТХ в Сьерра-Сити. В результате всех этих пинков и напряжения в придачу ко всем старым мозолям на моих ногах появились новые, а кожу на бедрах и плечах по-прежнему стирали лямки Монстра.
Я шагала, как приговоренная к этой тропе, и продвижение мое было обескураживающе медленным. По большей части я проходила около 3 километров в час в обычные дни, но в снегу все было иначе: медленнее и с меньшей уверенностью. Я думала, что хватит шести дней, чтобы добраться до Белден-Тауна. Но когда я упаковывала в рюкзак еду на шесть дней, я и представления не имела, что меня ждет. О шести днях в таких условиях не шло и речи, и не только из-за физической трудности продвижения по снегу. Каждый шаг был рассчитанной попыткой оставаться приблизительно на тропе – по крайней мере, я так надеялась. С картой и компасом в руке я пыталась припомнить все, что могла, из книжки «Как не заблудиться», которую сожгла давным-давно. Многие из этих методов – триангуляция, перекрестное пеленгование, брекетинг – приводили меня в недоумение даже тогда, когда я держала книгу в руке. А теперь ими невозможно было воспользоваться даже с мало-мальской уверенностью. Я никогда не отличалась математическими способностями. Формулы и числа просто не держались у меня в голове. Математическая логика имела для меня мало смысла. В моем восприятии мир не был ни графиком, ни формулой, ни равенством. Он был историей. Поэтому я в основном полагалась на описания в своем путеводителе, перечитывая их снова и снова, сопоставляя с картами, пытаясь интуитивно проникнуть в предназначение и нюанс каждого слова и фразы. Я все равно что оказалась внутри вопроса гигантского стандартизированного теста: «Если Шерил взбирается по гребню на север в течение часа со скоростью 2,5 км в час, а потом на запад, на седловину, с которой она видит на востоке два продолговатых озера, значит ли это, что она стоит на южном склоне горы 7503?»
Я гадала и снова гадала, вымеряя, считая, останавливаясь, вычисляя и снова считая, прежде чем поверить в то, что полагала истинным. К счастью, на этом отрезке маршрута нашлось немало примет, он был весь изрезан пиками и утесами, озерами и прудами, которые часто были видны с тропы. Меня преследовало то же ощущение, которое появилось с самого начала, когда я вступила в пределы Сьерра-Невады на ее южной оконечности, – словно я взгромоздилась на возвышение над всем миром, и сверху мне видно очень многое. Я шла от гребня к гребню, ощущая облегчение, когда мне удавалось заметить прогалину, где солнце растопило весь снег; дрожа от радости, когда мне удавалось идентифицировать водный источник или какое-то особенное скальное образование, соответствовавшее изображению на карте или описанию в путеводителе. В эти моменты я чувствовала себя сильной и спокойной. А какой-нибудь миг спустя, снова остановившись, чтобы поправить рюкзак, я думала, что совершила огромную глупость, решив идти дальше. Я проходила мимо деревьев, которые казались угрожающе знакомыми, будто я уже проходила мимо них час назад. Открывавшиеся мне широкие виды гор не так уж сильно отличались от прежних панорам. Я сканировала землю, ища чьи-нибудь следы, надеясь, что меня успокоит хотя бы малейший признак присутствия другого человеческого существа. Но ни одного так и не увидела. Мне попадались только следы животных – плавные зигзаги кроликов или скачущие треугольники, оставленные, казалось, дикобразами или енотами. Воздух то оживал от порыва ветра, хлещущего по деревьям, то совершенно замирал, поскольку все звуки поглощал снег. Все вокруг, кроме меня самой, казалось совершенно уверенным в себе. Еще бы! Небу-то не приходилось думать, где оно есть.
